Их отношения постепенно крепли и развивались, Антон постарался избежать дурацких ситуаций из-за каких у них с ней часто в прошлом возникали ссоры. Тем не менее видно судьбу сложно было переломить, потому что её родители, как и тогда без объяснения каких-то причин начали запрещать ей видится с ним. У неё начались скандалы и она грозилась уйти жить в общежитие. Вечерами, как и много лет назад она презрев все запреты выходила с ним гулять и тёплым летним вечером они вдвоём сидели на трубе позади дома тесно прижавшись друг к другу. Теперь она позволяла уже себя обнимать за плечи и даже целовать её в щёчку. Впрочем для полноты счастья Антону сейчас, как и тогда много лет назад этого было достаточно. Что могло быть лучше чем сидеть рядом с любимым человеком, утешать её, стараться быть опорой и защитником и просто купаться во флюидах нежности какие исходили от неё. Он не понимал, как случилось так что она ему стала безразлична? Она открыла ему не только своё сердце, но и душу— она была настолько чистой, неиспорченной, словно ангел, а он тогда в неё просто нагадил, чем наверняка нанёс первую душевную рану какая очень долго кровоточила у неё.

Когда у неё началась учёба, времени на встречи у них практически не осталось, вечером ей надо было делать уроки и родители едва ли не силой не разрешали ей выходить вечером гулять не только с ним, а и вообще видится с друзьями-подругами, считая, что она тогда станет плохо учиться из-за неуспеваемости. В тот раз он ради того, чтобы просто видеться с ней, хоть бы недолго, придумал креативный план: родителям объявил, что начнёт по утрам делать пробежки. На самом деле он вставал пораньше, поднимался на галерею 2 этажа и ждал пока появится Катерина идущая в техникум. Потом догонял её и сопровождал рядом пытаясь насладиться короткой встречей. В этот раз он проделал тоже самое решив не менять ничего, тем более эти запреты её родителей гулять с ним, только укрепляли в ней желание вырваться из под их опеки.

Проходили дни…недели…месяцы… Антон не знал будет ли новый скачок во времени или он ещё здесь не завершил до конца свою миссию по выправке своей жизни.

Он всё чаще ловил себя на мысли, что теперь живёт не заново, а как будто идёт по старым следам, но уже босиком — чувствительнее, бережнее, осознаннее. Словно в руках нёс фарфоровую чашу, в которой было что-то очень важное — её сердце, её доверие, её свет.

Он всё меньше стремился что-то изменить — и всё больше просто хотел не повторить старое. Не повторить ошибок. Не обидеть. Не спугнуть.

Катерина всё ещё была застенчива, но рядом с ним начинала потихоньку раскрываться. Словно бутон, который тянется к весеннему солнцу, но всё ещё опасается внезапного мороза. Иногда она говорила откровенно и неожиданно. Иногда вдруг молчала, отворачивалась и пряталась за привычной маской отчуждённости.

Антон учился её заново понимать. Слушал. Запоминал.

Однажды он предложил ей:

— А давай напишем друг-друга письма? Настоящие. Бумажные. Но не такие, что вот — привет, как дела, а такие… чтобы про то, что не всегда скажешь вслух.

Катя задумалась. Потом кивнула.

— Только не вскрывай сразу, ладно? — добавила она. — Напишем и дадим друг другу, но откроем через неделю. Условия — никаких обид, никаких ожиданий. Просто то, что внутри.

Это была её идея. Но, кажется, она придумала её и для него, и для себя. Через неделю, в тот самый вечер, когда небо затянуло дымкой июльской грозы, они снова сидели на трубе за домом. Антон держал в руках сложенный листок в зелёной клеточке. Катя — аккуратно подписанный конверт.

— Ну что, вскрываем? — спросил он с замиранием в груди.— Вскрываем.

Внутри её письма была очень короткая записка. Аккуратный почерк. Без заглавных, без точек. Только несколько строчек.

“я боюсь тебе верить,

потому что если ты уйдёшь,

я останусь совсем одна”.

Антон прочёл и замер. Он знал, что ответить, но чувствовал — сейчас важнее не говорить. Он просто обнял её. Не резко, не настойчиво. Прижался щекой — к её макушке.

Катерина не отстранилась.

— Я никуда не уйду, — только и сказал он, — если ты мне разрешишь остаться.

Они стали видеться реже, но ближе. Иногда она оставляла ему записку в почтовом ящике — маленькое “Улыбнись!”, или рисунок ласточки, или просто слово: “Жди”.

Он ждал. Ждал, как будто впервые. Снова чувствовал себя подростком, которому не надо ничего, кроме её взгляда.

И в то же время — взрослым мужчиной, который знал цену доверия. Теперь он не спешил. Не требовал. Не давил. Он знал: если это настоящее — оно не исчезнет.

В августе она неожиданно подарила ему книгу Джека Лондона “Сердца трёх”— достаточно редкое издание какое в то время можно было достать.

— Мне кажется, это про тебя, — сказала она, — и про меня, может быть.— И звонко рассмеялась слегка покраснев.

Он открыл первую страницу — там на титульном листе было выведено её рукой:

“На долгую память Антоше от Кати”, а ниже несколько сердечек и дата: 26.08.1989 год.

Антон крепче прижал книгу к груди. Это было уже что-то новое, он не получал в тот раз от неё никаких книг. Значит история начала меняться? Значит всё не напрасно?

Утром следующего дня он с тревогой увидел своды побеленного потолка квартиры, довольно скромную обстановку и до боли знакомый антураж из эпохи 90-х.