Именно поэтому непринужденное обращение Кардуса с взрывоопасными детьми, способными в любой момент повалиться на пол и разразиться жуткими воплями (серьёзно, это же настоящие бомбы времен Второй мировой — никогда не знаешь, в какой момент бабахнет) тут же пробудило во мне желание томно вздохнуть и, положив голову ему на плечо, шептать: «О, мой герой», как в каких-нибудь романах. Потому что дракона зарубить любой может, а столкнуться с пятью детьми лицом к лицу и выжить…

Разумеется, томно вздыхать и куда-либо класть голову я не стала. Во-первых, он мокрый и пахнет тиной (я, конечно, не лучше, но к мужчинам требования у меня не такие, как к себе). А во-вторых, хоть Кардус и пресек детскую истерику на корню, это не делало его более приемлемым в моих глазах. Ну, разве что чуть-чуть. Полбалла он заработал, когда спас меня из озера, ещё полбалла сейчас. С учётом того, что стартовали наши отношения из глубокого минуса, едва ли этот балл что-нибудь исправит.

— Кардус, твои дети не должны пререкаться со взрослыми. Детей должно быть видно, но не слышно, — важно пробубнила тетка. — А желательно и не видно тоже.

Надо же, а некоторые вещи, видимо, вечны во всех мирах, потому что у нас говорят точно так же. Всегда ненавидела эту фразу, когда была ребёнком. Всё думала, что вырасту и никогда-никогда не буду запрещать своим детям быть. Пусть шумно играют и смеются, пусть даже будут немножко невоспитанными. С детьми так и не сложилось, так что применить свои воспитательные идеи оказалось негде.

А ещё, кажется, во всех мирах существуют гнусные особы, пытающиеся воспитывать чужих детей. Держу пари, что даже в мире каких-нибудь разумных червяков есть червяки-тетки, рассказывающие другим червякам, что червячное потомство должно вести себя вот так, а не иначе. Приятно, что во всей это мультивселенной существует какая-то константа, неприятно только, что константа эта выражается в таком виде.

— Тётя Гераклеума, если мои дети так мешают, возможно, вы захотите сократить ваш ежегодный визит и отправиться домой пораньше. Уверен, там гораздо тише и спокойнее.

— Так вот как ты обращаешься с семьей, Кардус? — всхлипнула Гераклеума и полезла в карман за носовым платком.

Она аккуратно промокнула уголки глаз, трубно высморкалась и продолжила плаксивым голосом:

— Фамильные драгоценности были похищены наглой преступницей, а ты не делаешь ничего. Арестуй же её, наконец, иначе мы пойдём по миру уже завтра.

— Уверен, что пустить нас по миру не так-то просто, — усмехнулся Кардус, словно его забавляла мысль о том, что существо вроде меня могло бы разорить драконье семейство. Даже немного обидно. — Ириде это едва ли по силам.

Нет, вот действительно обидно как-то. Да я кого хочешь могу разорить, было бы желание!

— Кхм, — напомнила я о своем присутствии. Хватит уже обсуждать меня так, словно я не более чем предмет интерьера. — Бриллианты мне никогда не шли, поэтому едва ли я стала бы воровать именно их. Если бы хотела что-то стащить, занялась бы вашим прекрасным столовым серебром.

— Кардус, она… — просипела тетка, но я бесстыдно перебила её.

— И нет, это не признание. Просто констатация факта: бриллианты меня не интересуют. Воровать я никогда не умела и если вдруг решу обучиться этому искусству, начну с чего-нибудь попроще. Если ко мне больше нет претензий, я предпочла бы переодеться, пока не простудилась и не лишилась возможности присматривать за вашими детьми, — сердито напомнила я Кардусу, что вообще-то на него работаю, а не на сомнительную особу, изрыгающую яд направо и налево. — А если вдруг решите произвести арест, вы знаете, где меня искать.

— Не смейте уходить, юная леди! — потребовала Гераклеума, но я уже шагала прочь.

К собственному удивлению, несмотря на мокрое платье и обвинения в краже драгоценностей, я чувствовала себя… великолепно. Возможно, дело было в том, что давно, очень-очень давно никто не называл меня «юная леди». И это поистине прекрасное ощущение! Очень рекомендую. А ещё… эти удивительные глаза Кардуса близко-близко, в которых мелькало что-то, заставляющее моё сердце трепыхаться в восхищённом предвкушении. И его руки… такие надёжные и сильные, в которых очень удобно лежать… даже, пожалуй, поуютнее, чем… О, боже! Я совершенно успела забыть о Викторе! И о том, что я — безутешная вдова с довольно небольшим стажем. Самое интересное, что я не чувствовала ни малейших угрызений совести. Виктор всегда любил приключения. Что бы, интересно, сказал он сам?

Я подняла голову к небу и прошептала:

— Я знаю, ты где-то там! Наверняка занят чем-то интересным! Но всё-таки… Ты тоже считаешь, что это всё правильно? Дай мне знак, а?

Усмехнулась сама себе и продолжила путь.

— Всё абсолютно замечательно!

Вопль раздался совсем рядом, и я чуть не подпрыгнула от неожиданности. Интересно, это можно считать знаком? Я уставилась в сияющие глаза Шемрока. Конечно, этот индейский вопль мог издать только он.

— Мы с тобой пойдём, — сообщил он, доверчиво цепляясь за мой мизинец. — Лето сейчас вытащит жабонков и догонит нас.

— И каков наш улов? — поинтересовалась я. — Надеюсь, я не зря чуть не утонула.

— Мне правда жаль! — шмыгнул носом мальчишка. — Мы же не знали.

— Да не переживай, — я махнула рукой, в попытке утешить ребёнка. — Это было весело. И вообще, всё хорошо, что хорошо кончается. Так сколько жабонков мы поймали?

— Аж пять штук! — гордо сообщил Шемрок. — Они ж шустрые!

— Покажите хоть, ради чего я купалась в этой сомнительной чистоты воде!

— Там очень чистая вода, — обиделся Шемрок. — Жоник не будет жить в грязной! Папа и так очень долго его уговаривал у нас поселиться.