— Я смотрю, тебе уже не терпится, да Флокс? — спросила Леона, наливая воду в козий поильник.

Конь тихо заржал в ответ.

Девушка подошла к пегой кобылке, стоявшей в соседнем с конем стойле, потрепала ее по загривку и наполнила ее полупустое корыто для воды. И только после этого зашла в денник к своему жеребцу, который всем своим видом выражал нетерпение. Как только девушка подошла достаточно близко, жеребец мягко ткнулся носом в ее щеку и, тихонько фыркая, положил голову ей на плечо, прикрывая свои пронзительно-ясные голубые глаза. Леона светло улыбнулась и, прижавшись к широкой шее, зарылась пальцами в серебристую гриву

— Подожди еще немного. Я попрощаюсь и вернусь за тобой, — прошептала она, скармливая коню, заранее припасённое яблоко.

Еще раз потрепав коня по загривку, Леона поставила перед ним оставшееся ведро с водой, дала еще одно яблоко кобылке и вышла из хлева, возвращаясь в дом.

Домовой уже появился и помогал хозяйке.

— Куртку-то сними, прежде чем за стол садиться, и рукомойник туточки у нас не для красоты висит — проворчал Добролюб, расставляя на столе тарелки, когда Леона, не раздеваясь, прошла к столу. — И как тебя такую разиню[1] одну отпускать куда-то?

— Да мне не хочется есть, — неловко ответила Леона, но не став спорить, все же вернулась в сенки, сбросив куртку, и направилась к рукомойнику.

— Это сейчас не хочется, а как в путь тронешься, и двух верст не проедешь, а уже голодная будешь, — наставительно произнес домовой, разливая по кружкам молоко и строго поглядывая на умывающую руки девушку.

— Верно Добролюб-то говорит. Давай садись, не упрямься, — поддержала Ружена.

Леона быстро вытерла руки жестким полотенцем и села за стол рядом с Добролюбом, который, довольно поглаживая бородку, уже пил молоко из небольшой глиняной чаши. Ружена тем временем нарезала на крупные ломти прижатую к груди булку хлеба, выкладывая их в плетеную корзинку. Закончив накрывать на стол, она села на край лавки рядом со своей воспитанницей, стянула с головы косынку и обтерла раскрасневшееся влажное лицо.

— Во сколько же ты встала? — спросила Леона, покорно накладывая себе картошку.

— Да не многим раньше тебя-то. Как гроза прошла. Всего одна лучина прогореть успела, пока светать не начало. Да ты не гляди на меня. Ешь давай.

— А ты разве не будешь? Положить тебе?

— Ай, не надо. Успеется, сперва проводим тебя, — махнула рукой Ружена, снова вставая и направляясь к полкам с кухонной утварью. — Интересно как выходит-то. Пришла ты сюда с грозой, после грозы и уходишь, — рассуждала она, раскладывая на столе вощеные холстины и заворачивая в них снедь.

— Только ростком побольше стала, — добродушно хохотнул домовой, подмигивая девушке.

— Смотри сюда, — позвала ее Ружена, — тут яйца вкрутую и немного картошки отварной, это тебе сегодня поесть, на завтра не оставляй, — напутствовала женщина, складывая провизию в кожаный мешок, — на дне лежит несколько клубней сырой картошки и репы, морква, пара луковиц. В углях запечешь или похлёбку сваришь, ну разберешься там, — тут она всплеснула руками и хлопнула себя по бедру, — ох ведь, дурья башка, чуть не забыла крупу тебе положить.

— Вот так бы и оставила дите голодной, — притворно ворчливо, проговорил домовой и исчез, появившись через мгновенье с несколькими холщевыми мешочками, — а я вот подумал о нашей девоньке и уже все собрал, тут и пшено, и ячмень, и любимое толокно из овсяночки — горделиво закончил Добролюб.

— Эх и что б мы без тебя делали-то, Добролюбушко, — похвалила женщина, и тут же холщевые мешочки отправились к остальным припасам.

— Ну вы чего, у меня на пути до Яровищ будет пара деревень, неужто мне никто зерна не продаст, а там на большаке и вовсе харчевни пойдут — сказала Леона, доедая картошку и запивая парным козьим молочком.

— Не полагайся на авось, Леонка. В пути всякое может случится. Я тебе не два пуда тама положил, а дай Боги, если четыре пригоршни в каждом кульке наберется, — ответил Домовой.

— Правильно Добролюб говорит. Но если будет возможность-то купить — лучше купи, а это про запас оставишь, глядишь, Флокс-то у тебя не надорвется. Пей молоко давай.

Наставница набрала две баклажки чистой воды, еще в одну налила укрепляющий и придающий сил отвар, и закончив собирать мешок с припасами, села рядом с Леоной. Она по-матерински провела сухонькой ладонью по ее волосам и, достав из кармана передника небольшой сверток, протянула его своей ученице и названной внучке.

— Надевай, деточка.

Девушка развернула тряпицу и с восхищением замерла, глядя на подарок. У нее на ладони оказалась гладкая капля из странного темного дерева с яркими крупными вкраплениями янтаря, заключенная в воздушный кокон из серебряных лент и подвешенная на длинную тонкую крученую нить из серебра.

Присмотревшись, она заметила, что ленты испещрены обережными символами, выполненными мелкой витиеватой письменностью. Леона подняла полный восторга взгляд на Ружену и хотела было начать ее благодарить, но та заговорила прежде, чем она успела что-то сказать.