Девочка тихонько кивнула, успокаиваясь.

— Мамочка, пожалуйста, не бросай меня. Я не буду мешаться, — у Леоны задрожали губы и вновь навернулись слезы. Она не понимала почему они должны расставаться, за что мама так с ней поступает? Девочка прижалась к матери еще сильнее, отчаянно обнимая ее за шею так, словно надеясь, что сможет ее удержать, и горько рыдая на ее плече.

— Леона, ты должна понять. От этого зависит много жизней. Много людей у которых есть семьи, маленькие дети, родители, друзья, они все могут погибнуть. Неужели ты хочешь, чтобы я бросила их умирать?

— Нет, — приглушенно прошептала Леона.

Марелика взяла дочь на руки, как когда-то совсем маленькую, и усадив на колени, нежно прижала к груди. Она мягко качала Леону, словно совсем крошку и успокаивающе гладила, целуя в макушку. Материнское сердце, видя, как ее дите рыдает от боли и страха, разрывалось от жалости и злости на саму себя, за то, что стала причиной этих горьких слез. Она не хотела оставлять своего единственного ребенка одного, не хотела причинять такую боль своему чаду, но у нее не было иного выбора. Она нежно гладила ее по волосам и старалась не заплакать сама. Что чувствует мать, когда видит своего ребенка таким, когда чувствует его боль и видит его отчаяние? Но что почувствует ребенок, если увидит, что его маме, всегда такой надежной и сильной, так же плохо, и даже хуже? Нет. Она мать — она оплот спокойствия и уверенности для своего ребенка, она просто не имеет права показывать свою слабость. Только не сейчас. Это потом она будет выть в подушку от страха за свое дитя, за себя и своего мужа. От злости и бессилия кусая кулаки и сотрясаясь в сдерживаемых рыданиях. Потом. Но сейчас она мама. Сильная, спокойная и уверенная.

Марелика тихонько шептала что-то успокаивающее, вытирала слезы с мягких детских щек и долго-долго качала свою девочку, нежно прижимая к себе. Когда Леона успокоилась и перестала безостановочно всхлипывать, задышав размереннее, мама подняла голову дочки за подбородок и посмотрела ей в глаза.

— Девочка моя, — женщина ласково провела ладонью по ее щеке, отодвигая от лица лезущие прядки — Я знаю, ты справишься. Со всем справишься. Я бы очень хотела взять тебя с собой, ты даже не представляешь, как сильно я этого хочу. Но не могу. Это может быть слишком опасно для тебя, а я не хочу тебя потерять. Мне будет намного спокойнее, если ты останешься здесь, с Руженой. Она сможет о тебе позаботиться. У нас нет никого надежнее, чем она, никого кому я могла бы так же доверять. Она мой давний друг. Верь ей, слушайся ее и прилежно учись. Тебе предстоит многое узнать и многому у нее научиться, — Марелика снова прижала дочку к себе и начала тихонько качать. — Родная моя, хорошая, послушай меня сейчас. Ты уже достаточно взрослая, чтобы все понять. Я не могу обещать тебе, что вернусь. Ты знаешь, я всегда держу слово и не даю пустых обещаний. Но я клянусь тебе, что буду делать все для того, чтобы снова оказаться рядом с тобой. Ты должна знать, что мы с отцом очень любим тебя, Леона. Очень сильно. Ты наше любимое солнышко, наша звездочка, наша смелая девочка. Ты очень сильная. Ты еще не знаешь на сколько, а я уже вижу это. Совсем скоро и ты это поймешь. Только ты должна помнить, родная, что сила — это не вседозволенность, это в первую очередь ответственность за умение владеть ей, ответственность за тех, кто слабее, за тех, кто нуждается в твоей силе, это долг. — Марелика заглянула в глаза притихшей дочери, — Я очень тобой горжусь и бесконечно верю в тебя. Всегда помни об этом.

***

— Я помню, мама. Помню. — Прошептала девушка, плотно запахивая ставни и зажигая лучину[7], стоящую на узком столике подле кровати. Комната озарилась мягким не ярким светом. В тот день, когда мама ушла, в маленькой девочке сломалось что-то очень нежное и хрупкое, присущее только чистым детским душам, не замутнённым невзгодами, обманом и болью. Ни мама, ни отец так и не вернулись.

Шум грозы стих, девушка легла на кровать и уставилась в потолок, увешанный связками трав. Прошло уже восемь лет, а грозы до сих пор пугали ее. Она вспоминала, как прощалась с мамой и понимала, что скорее всего уже не увидит ее. Вспоминала, как потом долго плакала и молилась Великим Богам о том, чтобы с мамой все было хорошо. Вспоминала и о том, как не прошло и седьмицы с ухода матери, а ее обучение и тренировки уже шли полным ходом.

Однажды утром Ружена подняла ее на рассвете, и они, быстро умывшись ледяной водой, чтобы прогнать сонную хмарь, вышли во двор. У берега еще стоял предрассветный туман и в воздухе витала легкая влажность. А Ружена, уже бодрая и полная сил, показывала своей новоиспечённой подопечной замысловатые упражнения, помогая ей размяться и разогреться перед предстоящей тренировкой. Когда туман рассеялся, Ружена вывела ее в лес за домом, и показала малозаметную тропку, начинающуюся прямо от подворья и уходящую глубоко в чащу. За последние несколько лет она уже наизусть выучила эту лесную узкую дорожку, но в тот момент она еще не подозревала, что теперь каждый ее день будет начинаться с этой самой тропинки. Ружена бежала вместе с ней, и выглядела так, словно не прикладывает для этого особых усилий. Попутно она еще умудрялась объяснять постоянно сбивающейся и останавливающейся Леоне, как правильно дышать, чтобы не задыхаться, учила верно ставить ногу и двигаться в едином ритме, чтобы не сбавлять темп.

С того дня начались ее ежедневные тренировки. Даже в дождь. Даже зимой. Когда казалось, что тяжелее уже быть не может, наставница убеждала ее в обратном, показывая все новые и новые упражнения, повышая их сложность и нагрузку. Ружена учила ее чувствовать свое тело, полностью владеть им, ощущать баланс. Она постоянно вводила дополнительные задания, превращая тренировки в подобие игры и соревнований.

Они занимались, не зависимо от погоды, и как бы Леоне не хотелось этого признавать, но порой ей было сложно заставить себя встать с кровати и выйти на улицу для очередного лесного забега, особенно в пасмурные дни. Как иногда хотелось бросить все, окончить упражнение раньше срока и упасть, пожалев утомленные мышцы. Как хотелось покориться лени и провести день в праздном безделье. Но Леона уже знала, что стоит поддаться раз, и демоны-празднолюбцы завладеют ее душой, в следующий раз нашептывая и улещая еще сильнее.

Однажды, когда она подросла и достаточно окрепла, Ружена после утренней разминки сообщила, что пришло время учиться обращаться с оружием, чем вызвала у нее немалое удивление. Зачем юной девушке держать тяжелый меч в хрупких руках? Зачем изящные ладони должны метать смертоносные диски? Для чего набивать мозоли на нежных пальцах от жесткой тетивы. Неужто ей предстоит с кем-то сражаться? Она ведь не воин.

Все эти вопросы, в купе с ворохом собственных сомнений, она незамедлительно вывалила на наставницу. На что та лишь вздохнула и сказала:

— Ох, милая, тебе предстоит долгий путь, как и любому из нас. Жизнь впереди длинная, ты должна уметь защитить себя, если это понадобится. Оружие-то ведь, дано тебе не для того, чтобы обрывать чужие жизни, занося его над тем, кто слабже и не для того, чтоб глупо бахвалиться им, — она строго взглянула на девочку и продолжила, — а для того, чтоб ты могла при надобности защититься от зла и бесчестья. Всякий люд-то по земле ходит. Это не значит, что нужно всякий раз, когда на тебя лает грязная собака в человечьем обличье, хвататься за кинжал. Если можешь — пройди мимо, а нет, так сумеешь защититься. Но помни — чужая жизнь священна, не ты ее даровала, не тебе ее и отнимать. Поняла меня? Не разочаруй меня, девочка.