— Я здесь, — наконец выдохнул он.

Они молчали. Единственным звуком был мерный, низкий гул, доносившийся из главного зала — системы жизнеобеспечения капсулы Михаила. Этот звук больше не казался угрожающим. Он был просто фоном. Белым шумом новой, пустой страницы.

— Помнишь… — начал он тихо, подбирая слова, как сапёр провода. — Тот компас? В жестяной коробке из-под печенья. Под старым оливковым деревом.

Слабая, едва заметная улыбка тронула уголки её губ. Воспоминание пробилось сквозь пелену травмы.

— Компас… который не работал. Стрелка… всегда показывала на тебя.

— Я говорил, что я и есть твой север, — его собственный голос показался ему чужим, мягким. Он не говорил так уже очень, очень давно. Он чувствовал, как напряжение, державшее его позвоночник прямым последние недели, начало отпускать. Мышцы плеч, сведённые в камень, понемногу размягчались. Адреналин схлынул, оставив после себя выжженную, гулкую пустоту. И в эту пустоту медленно, по капле, просачивалось что-то похожее на покой.

Но потом улыбка на её лице исчезла. Взгляд снова стал мутным, сфокусировался на чём-то за его плечом, на чём-то, чего в комнате не было.

— Хави… я их помню, — прошептала она, и холод её пальцев на его щеке стал ощутимее. — Всех. Тех охранников… в бункере. Одного звали Маркус. Он… он думал о запахе блинчиков, которые его жена готовит по субботам. О том, как его маленькая дочка смеётся, когда он подкидывает её на руках. Он думал об этом, когда я…

Её голос сорвался, превратился в сдавленный хрип. Тело задрожало.

К чёрту покой.

Хавьер сжал её руку, его ладонь почти полностью накрыла её хрупкую кисть. Лицо снова стало маской. Мышцы напряглись. Пустота внутри мгновенно заполнилась привычной, глухой яростью, но на этот раз её целью было нечто неосязаемое. Память.

— Это в прошлом, — произнёс он жёстко, вбивая слова, как гвозди. — Слышишь? Прошлом. Их больше нет. «Пастыря» нет.

— Но я есть, — прошептала она, и слеза медленно покатилась по виску, теряясь в волосах. — Я помню их страх. Хави, я чувствовала его. Он до сих пор во мне. Как… как ожог.

Он замолчал, не находя слов. Он выиграл войну. Он притащил её с поля боя, истекающую кровью, но живую. И только сейчас понял, что часть её навсегда осталась там, среди призраков, которых она сама и создала. Его победа была отравлена с самого начала. Она была не концом страданий, а началом нового, тихого, персонального ада. Ада, из которого он не мог её вытащить.

Он просто сидел рядом, держал её холодную руку и смотрел, как её плечи беззвучно содрогаются.

За тысячи километров, в стерильном, пахнущем дорогим кофе и озоном ситуационном центре в Москве, Кирилл смотрел на экран. Мир за окном был залит холодным сиянием столичной ночи, но здесь, в этом аквариуме из стекла и стали, царил вечный искусственный день.

Рядом с ним стоял молодой аналитик, бледный, с красными от бессонницы глазами. Его голос был почтительным, но в нём дрожало плохо скрываемое потрясение.

— Зафиксировано в ноль три сорок семь по Гринвичу, товарищ полковник. Короткий, но экстремально мощный психо-эмпатический всплеск. Источник — геотермальная станция «Хеймдалль-7», Исландия. Заброшена с девятнадцатого года.

На тактической карте мира вспыхнула и погасла крошечная красная точка.

— Одновременно, — аналитик перелистнул страницу на планшете, — мы получили синхронные отчёты о спонтанных психотических срывах у сорока семи субъектов по всему миру. Лос-Анджелес, Берлин, Токио… Все — бывшие «агнцы» Консорциума, все связаны с проектом «Шум».

Кирилл не отрывал взгляда от карты. Он отхлебнул горький, остывший кофе из бумажного стаканчика. Вкус был отвратительный. Он поставил стакан на стол, звук показался оглушительным в напряжённой тишине. Предсмертный крик «Пастыря». Он узнал его почерк, его масштаб. Орлова. Она не просто деактивировала протокол. Она его выпотрошила.

Он вспомнил её — тихую, до смешного педантичную, с её дурацкими виниловыми пластинками и взглядом, который, казалось, видел не тебя, а структуру твоих данных. Он всегда знал, что за этой маской перфекциониста скрывается что-то жёсткое, нечто абсолютно безжалостное. Что-то, что проснулось, когда система тронула её брата.

«Она не просто стёрла его, — пробормотал он так тихо, что аналитик не расслышал. — Она его вскрыла. Как консервную банку».

Он повернулся, его лицо было непроницаемым.

— Это всё?

— Есть кое-что ещё, — аналитик нервно сглотнул. — От нашего источника в Aethelred Dynamics. Хелен Рихтер… она среди пострадавших. Найдена в состоянии полного кататонического ступора. Бормочет одно и то же слово. «Фальшиво».

Кирилл кивнул. Игра закончилась. И началась новая, куда более опасная. Лена была не просто беглой переменной. Она держала в руках ключ к оружию, способному обрушить всю мировую архитектуру контроля. И она была нестабильна. Непредсказуема.