Хавьер осторожно опустил Люсию на длинный металлический стол, который наспех протёр рукавом. Она всё ещё спала, её дыхание было ровным. Он укрыл её своим тактическим жилетом, не зная, что ещё может сделать. Руки, которые только что ломали кости, теперь казались чужими и бесполезными.

Лена закончила подключения. Сложная сеть кабелей и интерфейсов змеилась от её терминала к столу.

— Пора, — сказала она, не глядя на него. Голос её снова стал абсолютно безжизненным.

— Пора что? — спросил Хавьер, хотя ответ уже зарождался в его сознании ледяным комком страха.

Лена повернулась. В руках она держала нейроинтерфейс, похожий на терновый венец из тонких проводов и блестящих электродов.

— Начнём процедуру стирания.

Она посмотрела на спящую Люсию, и Хавьер застыл, увидев её взгляд.

Это не был взгляд спасителя.

Это был холодный, отстранённый, оценивающий взгляд хирурга перед сложной, но необходимой ампутацией. Взгляд человека, который собирается выжечь поражённую ткань, не заботясь о том, сколько здоровой плоти уйдёт вместе с ней.

Он видел не надежду. Он видел расчётливую решимость.

И в этом взгляде не было ни капли сочувствия. Только пугающая, нечеловеческая функциональность.

Гудение станции было низким, утробным. Оно шло не из стен, а вибрировало из-под пола, словно там, в ледяных недрах, работал гигантский, нечеловеческий механизм. Воздух в центральном зале оседал на коже тонкой, липкой плёнкой, пах серы и металла.

С потолка, с толстых, покрытых инеем балок свисали петли кабелей, похожие на вскрытые артерии мёртвого гиганта. Свет был тусклым, техническим, исходящим от десятков мониторов и диодных индикаторов на серверных стойках.

Лена двигалась в этом полумраке с отточенной грацией хирурга. Ни одного лишнего движения. Она закрепляла на голове Люсии сетку из тонких оптоволоконных датчиков. Каждый её жест был точным, выверенным, безжалостно функциональным.

Люсия сидела на медицинском кресле, которое Лена притащила из заброшенного лазарета. Она не сопротивлялась. Просто дрожала, и эта дрожь была мелкой, постоянной, как вибрация перегруженного механизма. Её глаза, огромные на осунувшемся лице, следили за каждым движением Лены с застывшим ужасом жертвы, уже знающей свой приговор.

Хавьер стоял рядом, за её правым плечом. Кулаки сжаты до побелевших костяшек. Он видел не спасение. Он видел очередную высокотехнологичную пытку, просто с другим оператором. Этот холодный, стерильный ад был ничем не лучше бетонного бункера Рихтер. Сменились лишь декорации.

— Лена, — его голос был хриплым, надтреснутым. — Ты уверена?

Она не повернулась. Взгляд был прикован к главному монитору, где зелёные строки кода бежали по экрану.

— Уверенность — это роскошь. Я оперирую вероятностями.

— К чёрту вероятности. Что это с ней сделает?

— Процедура «стирания» — это, по сути, направленный информационный ожог. Мы выжигаем паразитическую структуру из её коры. Возможны побочные эффекты. Кратковременная амнезия, моторные нарушения… эмоциональная лабильность.

Хавьер смотрел на дрожащие плечи Люсии.

— Это ты называешь «побочными эффектами»?

Лена наконец оторвалась от экрана. Её взгляд был холодным и острым, как кончик скальпеля.

— Вероятность необратимого повреждения коры — четыре целых и две десятых процента. Вероятность её смерти от протокола «Пастырь» в течение месяца — девяносто восемь процентов. — Она сделала паузу, давая цифрам впиться в него. — Четыре против девяноста восьми, Хавьер. Это арифметика выживания.

— Приемлемо? — его голос сорвался на шёпот. — Это… это не цифра на экране, блять! Посмотри на неё! Это моя сестра!

Он стиснул зубы, ожидая потока ледяной логики. Вместо этого Лена молча обошла кресло, присела на корточки перед Люсией и очень осторожно, почти нежно, поправила на её лбу сбившийся датчик.

— Я смотрю, Хавьер, — её голос стал тише, но не теплее. — И я вижу единственный шанс. Или ты хочешь, чтобы она снова кричала, как в том подвале? Чтобы лампы снова мигали от того, что творится в её голове? Хочешь снова бить кулаки о стену от бессилия?

Она выпрямилась.

— Я делаю то, что должна. А ты — делай то, что должен ты. Или отойди и не мешай.

Он замолчал. Аргументы кончились. Осталась только её жестокая правота. Ярость внутри него не ушла, она просто свернулась в тугой, холодный узел. Он обошёл кресло, опустился на одно колено рядом с сестрой и взял её руку в свою. Её ладонь в его руке была ледяной и влажной.

— Я здесь, Лу, — прошептал он ей на ухо. — Я здесь. Слышишь? Я никуда не уйду.

Её пальцы слабо сжались на его ладони. Единственный ответ.