И он видел. Лабиринт из белых, стерильных коридоров, уходящих в бесконечность. В конце каждого коридора стоял он. Его собственная копия. Она смотрела на него с холодным безразличием, потом молча разворачивалась и уходила, оставляя его одного в этом белом, вибрирующем аду. Бросая её. Снова и снова.

Это не было воспоминанием. Это была пытка, отлитая в форму вечности.

Он вернулся в реальность с криком, отшатнувшись от кресла. Упал на одно колено, хватая ртом воздух. Сердце ломало рёбра изнутри. Три секунды. Пять. Для него — вечность в персональном аду, из которого нет выхода. Он впервые в жизни чувствовал не страх смерти, а нечто худшее — ужас распада личности.

Теперь он знал.

Не в теории. Не по рассказам. Он побывал в её аду. И теперь частица её ада навсегда останется с ним. Выжечь её будет невозможно.

Он поднял взгляд на Лену. Она смотрела на свои мониторы. Она ничего не заметила.

Москва. Кабинет в комплексе Службы Внешней Разведки на Ясенево.

Кабинет был огромным и почти пустым. Массивный стол из чёрного дерева и два кресла. В одном, спиной к панорамному окну, сидел человек. Его лицо оставалось в тени.

Кирилл стоял перед столом по стойке «смирно». На полированной поверхности лежал тонкий планшет. Экран светился. На нём было одно короткое сообщение: «Актив сменил оператора».

— Она взяла контроль над Рихтер и ушла с братом, — голос из тени был спокойным. — Консорциум в хаосе. Очень элегантно. Где она сейчас?

— Предположительно, Исландия, — ответил Кирилл. — Заброшенная геотермальная станция «Геката». Её старый научный проект.

— Воронов был прав насчёт неё, — в голосе из тени не было ни удивления, ни восхищения. Только констатация. — Она не инструмент. Она — преемник. Такие люди опасны. Или бесценны.

Наступила долгая пауза.

— Найти её. Группу захвата — лучших. Без шума. Она нужна нам живой. Брат её — тоже. Он теперь ключ к её системе.

— А третий? Бывший оперативник «Аквилы»? Рейес?

Человек в тени задумался.

— Он её скальпель. И её слабость. Пока не трогать. Возьмите в плотную разработку. Если не получится завербовать — использовать как приманку. Если станет помехой — устранить. Но не раньше.

— Вас понял.

Кирилл коротко кивнул, резко развернулся и вышел. Кольцо вокруг них начало сжиматься.

Хавьер пришёл в себя. Его всё ещё трясло, но разум медленно возвращался. Он посмотрел на Люсию. Она дышала ровно, глубоко. Кажется, спала. Её лицо разгладилось. Впервые за многие недели она выглядела умиротворённой.

Он поднялся на ноги. Внутри — звенящее опустошение.

Лена, не заметившая ничего, кроме короткого скачка его сердечного ритма, сказала ровным голосом:

— Почти всё. Ядро протокола изолировано. Сейчас будет финальный импульс на стирание.

Она посмотрела на него, ожидая одобрения. Но Хавьер молчал. Он просто смотрел на неё. В его взгляде она, должно быть, увидела что-то новое. Что-то, чего раньше не было. Она нахмурилась и отвернулась к монитору.

— Заканчиваю.

Она нажала последнюю клавишу.

Скрежет в динамиках достиг оглушительного пика и резко оборвался.

Наступила абсолютная, давящая тишина. Даже гул станции, казалось, замер.

Всё. Кончено.

Но в эту же секунду Хавьер почувствовал это. Словно по комнате прошла слабая, но отчётливая волна невидимого давления. Волна чистой, концентрированной боли.

Лена тоже вздрогнула и инстинктивно обхватила себя руками. Её взгляд метнулся к монитору, где отображалась глобальная карта сети Консорциума.

Карта вспыхнула.

Сотни, может быть, тысячи красных точек загорелись одновременно. Нью-Йорк, Лондон, Токио, Берлин. Везде, где были «агнцы», носители имплантов.

Лена вывела на главный экран видеопоток из медицинского центра в Северном море.

Камера показывала стерильную палату. На кровати, глядя в стену пустыми глазами, сидела Хелен Рихтер.

Внезапно она запрокинула голову. Её рот открылся в беззвучном, искажённом мукой крике. Тело выгнулось, руки скрючились, вцепившись в простыню. Её лицо, всегда бывшее ледяной маской контроля, превратилось в гримасу предсмертной, нечеловеческой агонии.

Протокол «Пастырь», умирая, не просто исчез.

Он послал свой последний, прощальный импульс. Предсмертный крик. Волну чистого, дистиллированного ужаса всем, кого он когда-либо контролировал.

Глава заканчивалась на этом образе. На образе тихого, глобального, беззвучного крика, который слышали только те, кто был его частью. И те двое, что стояли в ледяном сердце Исландии и только что выпустили его на волю.