— Ну что, гаденыш, вот ты и попался! Сдохни, тварь! — яростно процедил Никитин, сквозь залитые кровью зубы и еще сильнее надавил мне на горло.

Хватка у него была железная. Столько дури может быть только в обдолбанных наркоманах и спятивших маньяках. Еще немного и моя трахея не выдержит. Перед глазами поплыли цветные круги, в ушах зазвенело, а сердце бешено заколотилось, пытаясь доставить крохи кислорода к отключающемуся мозгу. Я уже почти ничего не слышал и не видел. И не понимал, почему никто не приходит на помощь? Неужели я ошибся в своих пацанах?

И в этот момент какая-то неимоверная сила стащила с меня Никитина и, как мне показалось, подняла его в воздух. Что за хрень? Никто из моих друзей на такое не способен.

Я сделал резкий и глубокий вдох, от которого голова закружилась еще больше, и я едва не потерял связь с реальностью. В сознание меня вернуло нестерпимо саднящее горло. Я сдавленно закашлялся и свернулся клубочком, судорожно загребая пальцами землю. Неужто все-таки сломал трахею? Только не это!

Кашель не проходил. Резкие вдохи давались с трудом, словно у обреченного астматика. Меня начала охватывать паника. Неужели конец? Черт! А так хотелось выступить на сцене! И главное, только сегодня новые «Адики» купил!

И тут я почувствовал совсем уж неладное. Кто-то обхватил мою голову, начал гладить меня по волосам и… целовать. Что за…? Тут же одни пацаны. Я попытался отстраниться, но меня не отпускали. И что бы уж окончательно меня добить, мне начали что-то горячо нашептывать на ухо. Слух еще полностью не восстановился, и я ничего не мог разобрать. Но сама ситуация меня просто катастрофически возмутила. Это что, мать вашу, за нетрадиционные отношения? Похоже, помирать еще рано. Для начала надо вправить кое-кому мозги, а потом уж можно и на покой.

Как ни странно, но это праведное возмущение внезапно привело меня в чувства. Дыхание начало восстанавливаться, а кашель — сходить на нет. Я удивленно наблюдал за этим процессом. Так это что, обычная паническая атака? У одиннадцатилетнего мальчишки? Час от часу не легче.

Ладно, с этим позже разберемся. Сейчас — другое. Я кое-как оттер залитые кровью Никитина глаза и приоткрыл веки. То, что я увидел, не лезло ни в какие рамки. Я что, опять телепортнулся в какое-то другое время? Надо мной склонилось испуганное, но от этого еще более симпатичное личико… Ирки Мироновой. Это что за наваждение? Я провел перед глазами непослушной рукой, но Иркино лицо не исчезло. Наоборот, увидев, что я подаю признаки возвращения к жизни, она радостно заулыбалась и вновь принялась… меня целовать. Да что ж такое-то? Пацаны же смотрят. Мне реально стало неловко. Но Ирку отталкивать я все-таки не рискнул. Обидится еще.

Теперь бы выяснить, в чем тут собственно дело? И откуда она здесь? Подождав, пока очередной Иркин страстный порыв сойдет на нет, я огляделся по сторонам. Увиденное поразило меня еще больше, чем появление Ирки. На земле валялся громко стонущий и матерящийся Никитин. Его левая рука была прижата к телу и как-то неестественно согнута в том месте, где по всем законам анатомии сустава быть не должно. А над спятившим отморозком грозной скалой возвышался… Виктор Михайлович, Иркин отец. Его подбоченившаяся фигура и грозный взгляд могли кого угодно вогнать в близкое к панике состояние.

— Ты мне руку сломал, козел! — подвывал сквозь стиснутые зубы Никитин, подпирая гипсом левую руку. — Я тебя ментам сдам, мразь!

Возможно, это звучало бы очень грустно, если бы не было так смешно. Я еле сдержался, чтобы в голос не захохотать. Сдается мне, мой батька с Иркиным поладят. «Александрович, ты какую руку сегодня ломаешь? В прошлый раз вроде бы правая была? Теперь моя очередь.» «Ну ты жук, Михалыч. Давай лучше на камень, ножницы, бумага?» Я уткнулся в Иркино плечо и задергался от безудержного смеха.

— Ну что ты? Тихо-тихо, успокойся! Все уже кончилось! — зашептала вдруг Ирка и крепко меня обняла.

Твою ж дивизию! Она что, решила, что я рыдаю? Этого еще не хватало! Я отстранился от Ирки и, уже не сдерживаясь, весело засмеялся.

— Егор, ты что? — обеспокоенно спросила она.

— Бедолаге реально не свезло, — я стрельнул взглядом в сторону Никитина. — Два гипса за неделю. Эй, Никитин! — Я перешел на серьезный тон. — Что следующее? Ноги? Или голова? Хотя голова у тебя и так напрочь отбитая. — Последние слова я уже произносил с нескрываемой злобой. Я увидел Пашку Тимофеева. На его левом плече виднелся глубокий порез: кожа разошлась, обнажив поврежденные мышцы. Вся рука была залита кровью.

— Ты труп, паскуда! Я тебя замочу! — бешено прошипел Никитин. Но я его уже не слышал. Все мое внимание было обращено к Пашке.

Он сидел, прислонившись, к забору. Бледное лицо, испуганные глаза, частое поверхностное дыхание — все говорило о том, что парень еле держится. Пацаны растерянно стояли возле него, не зная, что предпринять. В калитку забежал Женька Андреев с подорожником.

— На, Паха, приложи. Кровь остановить.

Капец! Нестерильный подорожник на голое мясо. Сейчас парня до смерти залечат. Я, пошатываясь, поднялся на ноги и хрипло скомандовал: