— Откель же такие яства? — откинувшись на спинку кресла, спросила государыня.

— Скажу, так вы, Ваше Величество, не поверите! — позволил себе усмехнуться герцог.

Однако строгий взгляд государыни сразу же заставил его раскрыть все тайны.

— В Петербурге открылась некая ресторация под вывеской «Астория». Это трактир, но такой, что там не зазорно побывать и дворянину. И открыл этот ресторан… — и всё-таки Бирон не смог удержаться от небольшой театральной паузы, — секунд-майор Измайловского полка Александр Лукич Норов.

Императрица громоподобно засмеялась.

— Этот пострел везде поспел! Экий лихой! И девку царственных кровей помять успевает, и службу государеву справить! Давай уже своего гвардейца! От Сашки Румянцева письмо пришло. Пущай Норов возгордится, что его помыслы об устройстве башкирских дел Румянцев приложил к договору! — смеясь, говорила государыня.

Я стоял пред государыней, этой грузной женщиной, которая развалилась на массивном кресле и даже не хотела передо мной являть величественный образ. Словно объевшаяся ко… Нет, ну такие сравнения нельзя позволять делать даже в уме.

И то, что государыня не стремилась явить свое свое могущество, возможно, даже к лучшему. В столовой теперь были только герцог, императрица и я. Так что со мной могли говорить более откровенно и прямолинейно. И в своих оценках обстановки я не ошибся. Разговор начался сразу так, что не до обиняков.

— Елизавете Петровне прекращай мягкие места выглаживать! — наигранно строго, хотя было видно, что у государыни настроение куда как более умиротворённое, говорила Анна Иоанновна.

От такой фразы, что сейчас мне высказали, можно было бы покраснеть даже и гвардейцу. Чего там, даже анекдотичный мифический поручик Ржевский засмущался бы. Всё-таки речь шла не о какой-то девке, а о цесаревне. Впрочем, если государыня знает хоть какие-то подробности того, как и чем мы занимались с Лизой, то получается, что это императрица использует ещё мягкие формулировки.

— Чего молчать ты? — строго спросил герцог. — Ея вельичество спрашивать.

— Так точно, Ваше Императорское Величество. Есть — не выглаживать мягкие места Её Высочества Елизаветы Петровны, — строго, по-армейски сказал я.

Анекдот… Вот как есть. Чувствую себя сейчас каким-то персонажем из пошлого анекдота. Не сказать, что ощущения эти мне нравятся.

— Ты, гвардеец, не кричи. Слышу я тебя хорошо. И ты услышь свою императрицу! — чуть поморщившись от моего громкого, будто на плацу, ответа, говорила государыня. — Будет у тебя всё так, как пообещал герцог. Богатым испомещённым мужем станешь. Но должен ты сослужить службу государству своему.

Сказала этаким уставшим голосом. Слова стоили государыне, казалось, невероятного труда — всего лишь для минутного разговора. Она посмотрела на герцога, и уже Бирон, на немецком языке, озвучил условия:

— Анна Леопольдовна о многом не узнает. Иначе вы не сможете расположить к себе юную особу. Елизавета Петровна будет на время отлучена от двора и Петербурга. И не ищите с ней встречи. Вы же, Александр Лукич, уговорите Анну Леопольдовну уже по весне, аккурат после Великого поста и Пасхи, венчаться с Антоном Брауншвейгским. Результата, согласия Анны, от вас ждём в ближайшее время, до отбытия вашего на войну и до венчания вашего с девицей Менгден, — объявил мне условия герцог.

Наверное, если бы я был тем самым парнишкой двадцати лет от роду, в теле которого нахожусь, то сейчас мог бы даже взбунтоваться. Как же так — предавать свою любовь? Побуждать Анну Леопольдовну, чей поцелуй так запомнился и так многое будил в душе, выйти замуж? И, что характерно, ведь подобная реакция могла бы вспыхнуть даже в том случае, если бы и любви никакой к Анне Леопольдовне не было. Такова молодость. Она бунташная, намного менее рациональная, чем зрелость.

Она эту самую рациональность даже и презирает.

Вот только, пусть я уже и не столетний старик, но я и не двадцатилетний юноша. Эмоции, которые вдруг вспыхнули внутри меня, я тут же и потушил своей волей.

Допустим, что между нами с Анной Леопольдовной были бы какие-то серьёзные чувства. Что ж дальше? Жениться нам никто не позволит — это факт, это знает она, это знаю я. Бежать куда-нибудь? Допустим, в Америку? Никак невозможно! Ибо главная моя цель — это служение Отечеству.

Поэтому единственное, что остаётся, — это, конечно же, венчание Анны Леопольдовны с тем избранником, которого ей нашла тётушка-императрица. Может быть, ещё стоило поискать кого-то другого в женихи. Но осуществить подмену Антону Брауншвейгскому у меня нет ни возможности, ни времени.

С другой же стороны, если Анна Леопольдовна не будет любить своего мужа, но будет иметь от него детей, то тут и я смогу с ней быть. Это эгоистично, тем более, что я полностью и не уверен в том, что мне это нужно, хотя она, конечно, и вспоминается, и грезится мне… Но кто говорит о том, что я — высокоморальный человек? Тем более, что близость с Анной Леопольдовной — это не только приятно и желанно. Это еще и полезно при решении многих задач.

— Я сделаю всё, что от меня зависит, во имя трона российского! — сказал я, а потом набрался наглости и продолжил: — Могу ли я вас, Ваше Императорское Величество, и вас, Ваша Светлость, пригласить на свою свадьбу?