В общем-то жизнь и так была неплоха. Работа действительно интересная. После работы, а иногда вместо нее — «пуля» с коллегами. Еженедельно — сабантуйчики разного масштаба: от лабораторных до общеинститутских. Обмен с друзьями сам— и тамиздатом («Архипелаг» на одну ночь!). КаВээНы, турслеты с кострами и песнями до утра… Порой не верится, что все это было.

Так все и катилось. Остепенился бы, конечно, со временем, но настали новые времена, эпоха нового «мышления», и привычная жизнь рассыпалась. Сто пятьдесят рэ мэнээса устремились к минимуму, а превратившись в тысячи и миллионы, загадочным путем стали еще меньше. Интересная, кстати, математическая функция: постоянно растет, стремясь при этом к нулю! Решить такую задачку — на нобелевку тянет!

Народ стал разбегаться по «коммерческим структурам». Звали и меня, но я уже тогда понял, что это не мое. Между прочим, большинство «бизнесменов» через год-два приползли зализывать раны в родной институт, где хоть иногда, хоть кое-что все-таки платили.

Вот тогда я и задумался: как жить дальше?

Собственно, ничего нового в этом журнальчике, который случайно попал мне в руки, я не вычитал. Ну, компьютерные преступления, ну, «способ салями» — воровать округления от арифметических действий и суммировать их в отдельной ячейке. «Тоже мне бином Ньютона!» — как говорил один известный герой. Подумаешь! Салями! Фигня эта «салями»… Я забыл, как настоящая салями пахнет!

Но мысль интересная! А что, если попробовать нечто подобное сотворить и настоящей колбаской закусить? Во! Уже стихами заговорил. Влезть в компьютер нашей бухгалтерии — раз плюнуть. А толку? Сейчас миллион не дают по полгода. Будут и по пять не давать. Денежки виртуальные, колбаска виртуальная, а жрать хочется по-настоящему… Ну, ладно, влезу, начислю себе десять лимонов. Пусть их когда-нибудь соберутся давать, но это же у НАС! Это у НИХ: компьютер насчитал — перечислили на счет (где он у меня, этот счет?). Наш Фокеич и так любую платежку по три раза на счетах пересчитывает. То-то ему радости будет! «Вот он ваш компутер дурацкий! Я говорил — еврейские штучки. Всем по лимону, а этому… десять!» М-да, это не той вариантер. В банке бы снять сразу лимонов двадцать, но как это сделать?.. Думай, голова, салями куплю!

Мент. Файл 1. арх. Вопросы философии

Попал я в ментовку не совсем обычным путем. В то время я работал простым программистом в институте. Это было веселое, «застольное» и в чем-то анекдотичное время. Практически ежедневно у нас происходили какие-то забавные истории, которыми от души развлекалась дружная программистская шарашка. Вот и этот день начался с одного анекдота, продолжился вторым, а закончился для меня довольно печально.

С утра нас развеселили товарищи философы. Эти хмыри, которые только на днях перестали проклинать «продажную девку империализма» — кибернетику, вдруг зачастили к нам в поисках неких новых откровений. Они неожиданно «уверовали» и воспылали к «лженауке» большим и явно небескорыстным интересом. Лично я подозреваю, что это произошло после появления книги академика и контр-адмирала Акселя Ивановича Берга «Кибернетику — на службу коммунизму!», которая получила высокий партийный «одобрямс». Особенно доставала нас своими «коренными», то ли гносеологическими, то ли онтологическими — до сих пор не знаю, чем они отличаются! — вопросами некая философская кандидат-ша. Вот и сегодня ни свет ни заря она припорола в нашу лабораторию с каким-то своим недорослем, не то аспирантом, не то дипломником.

— Скажите, это правда, что у вас есть язык, который понимает машина?

— Правда. — Мы действительно заканчивали в это время «язык» для описания геометрии деталей в САПРе — Системе автоматического проектирования.

— А можно ли на этот язык перевести какую-либо обычную книгу?

— Например, «Анну Каренину»? — встрял юный Хома Бруг.

Мы недоуменно переглянулись.

— Н-ну, в общем-то, почему бы и нет…

— А если переписать, а потом «ввести», — дама уже владела некоторыми «кибернетическими» словами, — в ЭВМ? Что будет?

— А черт его знает, что будет!

— И все-таки?!

— Скорее всего — ничего.

— Во всяком случае, рабочее колесо центробежного насоса вряд ли получится, — уточнил наш лабораторный корифей Марек и, потеряв интерес к разговору, уткнулся в листинг программы.

Мы немножко поиздевались над «друзьями-философами» и спровадили их в лабораторию Двойнева, заверив, что там разрабатывают совершенно умопомрачительные модели, умолчав, что речь идет о моделях грузопотоков в АСУ автотранспорта, и наверняка объяснят, как будет выглядеть электронная Каренина.

После обеда нас ждал еще один, на этот раз плановый, спектакль. Точнее, его третий акт — открытое партийное собрание по персональному делу нашего директора. Ей-богу! Три вечера по пять часов заседали — куда там нынешним мыльным операм! Дело было простое как выеденное яйцо. Наш уважаемый Константин Георгиевич был любвеобилен, но при этом соблюдал некий собственный джентльменский кодекс — ни разу не изменял жене. Он поступал как честный человек: полюбил — женись! Тогда, как, наверное, и сейчас, не было законодательного лимита на количество браков-разводов, но когда их сумма превысила некую негласно допустимую норму (он разводился с шестой и женился на седьмой), партийная общественность поднялась на защиту коммунистической морали.