— Могу, — кивнул я, и она выдохнула с таким облегчением, словно я только что спас ей жизнь.

Гончий хмыкнул, бросил короткое «Буду на лестнице» и без лишних слов скрылся за дверью.

Я осторожно положил ладони на виски Дианы, чувствуя, как её тело напряглось в ожидании. Сосредоточившись, я призвал целительскую энергию, позволяя ей течь через меня. К моему удивлению, она откликнулась легче, чем раньше — плавная, тёплая волна прошла через руки, окутывая голову Дианы мягким голубоватым сиянием.

Под моими пальцами я чувствовал тёмную энергию, свернувшуюся в глубине её сознания — не агрессивную и всепоглощающую, как в прошлый раз, а скорее притаившуюся, ждущую удобного момента, чтобы снова начать распространяться. Я направил исцеляющий поток в самый центр этого сгустка, методично вытесняя тьму.

Диана вздрогнула, её глаза закрылись, а губы приоткрылись в беззвучном стоне. Я ощущал, как её тело реагирует на лечение — волна за волной нарастающего напряжения, каждый нерв наэлектризован, каждая клетка отзывается на мои прикосновения.

Когда лечение достигло пика, она резко выдохнула и подалась вперёд, прижимаясь ко мне всем телом. Её руки обвились вокруг моей шеи, а губы нашли мои в жадном, почти отчаянном поцелуе. В отличие от нежной благодарности, которую проявляла Нина после лечения, в действиях Дианы не было ничего мягкого — только неистовая, почти болезненная потребность.

— Не останавливайся, — прошептала она, прерывая поцелуй. — Умоляю…

Её руки скользнули под мою куртку, ногти царапали кожу сквозь футболку. Она целовала моё лицо, шею, подбородок, каждое прикосновение было словно клеймо — отметка собственности, заявление права.

Следом Диана опустилась на колени, её дрожащие пальцы расстегивали мой ремень с такой лихорадочной поспешностью, словно от этого зависела её жизнь. Её губы приоткрылись, дыхание стало прерывистым, а в глазах плескалось что-то на грани между желанием и одержимостью.

— Я скучала, — прошептала она, высвобождая меня из одежды. — Каждый чёртов день думала об этом.

Она втянула воздух сквозь зубы, когда её пальцы коснулись обнажённой плоти. Секундное замешательство — и она подалась вперёд, принимая член в рот с таким голодным стоном, что по коже пробежали мурашки.

То, что последовало, не имело ничего общего с нежной близостью, которую я испытал с Ниной. Диана брала — жадно, требовательно, почти агрессивно. Каждое движение её губ и языка было исполнено такой яростной интенсивности, словно она пыталась поглотить часть меня, вобрать в себя, присвоить.

Я чувствовал, как внутри борются противоречивые эмоции. Где-то на краю сознания мелькала мысль о Нине, ждущей в фитнес-центре. Но сейчас, глядя в глаза Дианы, я понимал, как сильно она нуждается в этой близости. Оттолкнуть её сейчас значило бы нанести рану глубже любой физической. В мире, где все потеряли почти всё, такая привязанность становилась якорем, последним, за что можно держаться. И если для неё этим якорем был я — что ж, так тому и быть.

Я потянул её вверх, и она поднялась с колен, её губы нашли мои в жадном, почти болезненном поцелуе. Её руки лихорадочно шарили по моему телу, срывая одежду, царапая кожу, словно она боялась, что я исчезну, если она хоть на миг ослабит хватку.

— Я должна чувствовать тебя, — прошептала она, разрывая поцелуй и почти разрывая собственную рубашку. — Целиком. Полностью. Сейчас.

Яркое полуденное солнце беспощадно освещало каждый сантиметр её обнажённой кожи. Здесь, на крыше, под открытым небом, посреди пустого, вымершего города, это казалось одновременно безрассудным и единственно правильным. Мы были одни во всём мире, и этот момент принадлежал только нам.

Когда она опустилась на меня, запрокинув голову и издав звук между стоном и рыданием, весь мир вокруг перестал существовать. Остались только мы двое, наши сплетённые тела и палящее солнце, безжалостно наблюдающее за этим первобытным ритуалом.

Она двигалась так, словно пыталась выгнать из своего тела всю боль, всё отчаяние последних недель. Каждое движение было яростным утверждением — я жива, я здесь, я всё ещё чувствую. Её ногти оставляли кровавые полосы на моей груди, её зубы впивались в плечо, заглушая крики, которые могли привлечь внимание.

— Перевернись, — хрипло скомандовал я, и она подчинилась с какой-то жуткой готовностью, словно ждала приказа.

Встав на четвереньки, спиной ко мне, она выгнулась, как дикая кошка, подаваясь назад, навстречу. Её волосы разметались по плечам, когда я резко вошёл в неё сзади. Диана издала глухой, почти животный вой, упираясь руками в бетон крыши. Её тело двигалось с отчаянной, первобытной яростью, принимая каждый толчок, требуя большего.

— Сильнее, — хрипела она, скребя ногтями по шершавой поверхности. — Чтобы я чувствовала только тебя и ничего больше…