Хмельков откинулся в кресле и задумчиво посмотрел в окно, за которым простирался Ленинград.

— Знаете, Феликс Эдмундович, — сказал он наконец, — мне уже семьдесят три года. Я правлю этой страной больше четверти века. Но время… время неумолимо.

Дзержинский чуть заметно кивнул. Он прекрасно знал, к чему ведет генсек.

— Наши медики-маги делают, что могут, — продолжал Хмельков, — но они лишь замедляют старение, а не останавливают его. А этот молодой человек… Вы думаете, он сможет даровать бессмертие?

«Вот мы и добрались до сути», — подумал Дзержинский, но вслух сказал:

— Теоретически — возможно, товарищ генеральный секретарь. Его магия не подчиняется нашим законам. Он может делать то, что для нас невозможно.

— Теоретически, — повторил Хмельков и усмехнулся. — А практически?

— Практически нужно провести исследования. Выяснить природу его способностей, понять, как они работают.

— И сколько времени это займет?

Дзержинский сделал вид, что размышляет, хотя ответ у него был готов заранее.

— Несколько месяцев, возможно, год. Магия — наука точная, но медленная.

— Год? — Хмельков нахмурился. — Это слишком долго.

— Спешка здесь неуместна, товарищ генеральный секретарь, — осторожно возразил Дзержинский. — Одно неверное движение — и мы можем потерять нашего гостя навсегда. А с ним и все его секреты.

Хмельков барабанил пальцами по столу. Дзержинский знал эту привычку — генсек так делал, когда был чем-то недоволен.

— Хорошо, — наконец сказал Хмельков. — Но я хочу регулярных отчетов. Каждую неделю. И никто, кроме нас двоих, не должен знать об истинной цели исследований.

— Разумеется, товарищ генеральный секретарь.

— А где сейчас находится наш гость?

— В специальном блоке на Фонтанке. Под усиленной охраной и магическими барьерами.

— Он в сознании?

— Действие сонного заклинания скоро закончится. Мы провели предварительное обследование — физических повреждений нет, магический потенциал стабилен.

Хмельков встал и подошел к окну. Внизу, как муравьи, сновали люди, ездили автомобили, летали воздушные трамваи.

— Знаете, Феликс Эдмундович, — сказал он, не оборачиваясь, — иногда мне кажется, что я создал идеальное общество. Нет бедности, нет безработицы, нет войн… Все счастливы и довольны.

— Ваши достижения действительно впечатляют, товарищ генеральный секретарь, — ровным голосом ответил Дзержинский.

Внутри него все кипело от отвращения. Он прекрасно знал, какой ценой досталось это «счастье». Сколько людей исчезло в подвалах Третьей службы, сколько семей было разрушено, сколько талантливых умов сломлено или принуждено к покорности.

— Но иногда, — продолжал Хмельков, — мне хочется увидеть плоды своих трудов. Увидеть, как человечество развивается дальше, как совершенствуется наше общество. А для этого нужно время. Много времени.

— Понимаю вас, товарищ генеральный секретарь.

Хмельков обернулся и внимательно посмотрел на Дзержинского.

— Вы служите мне верой и правдой уже двадцать лет, Феликс Эдмундович. Я ценю вашу преданность.

— Служу народу и партии, товарищ генеральный секретарь, — автоматически ответил Дзержинский.

— Конечно, конечно. Народу и партии. — Хмельков вернулся к столу. — Но ведь иногда интересы народа и партии могут не совпадать с… личными амбициями некоторых товарищей, не так ли?

Дзержинский почувствовал, как между лопатками пробежала холодная струйка пота. Генсек явно что-то подозревал.

— Не понимаю, о чем вы говорите, товарищ генеральный секретарь.

— Да ну что вы! — Хмельков рассмеялся, но смех был неприятным. — Я же не вчера родился. Думаете, я не знаю, что в партии есть товарищи, которые считают мое правление… устаревшим?

— Товарищ генеральный секретарь, если у вас есть конкретные подозрения…

— Нет-нет, никаких подозрений. — Хмельков помахал рукой. — Просто размышления вслух. Знаете, что меня больше всего поражает в нашем госте из другого мира?

— Что именно?

— То, что он пришел из мира, где коммунизм потерпел поражение. Интересно, не правда ли? Там, видимо, не нашлось достойных руководителей, способных довести дело до ума.

Дзержинский молчал. Он понимал, что каждое слово сейчас может стоить ему жизни.

— Поэтому, — продолжал Хмельков, — я хочу, чтобы исследования нашего гостя проводились под моим личным контролем. Все отчеты — прямо мне. Все решения — через меня.

— Как прикажете, товарищ генеральный секретарь.