С ним под руку семенила невысокая юная красавица с выразительным «бонапартовским» профилем. Остальных я разглядеть не успел — Бонапарты оказались уже совсем близко и склонились — кто в глубоком поклоне, кто в реверансе.

— Разрешите представить вам, Ваше Величество, — волнуясь, начал Николай Карлович, — мою мать, мадам Бонапарт!

— Мария Летиция! — с достоинством произнесла матрона, вновь приседая в реверансе. Я внимательно оглядел её, невольно отмечая несомненное фамильное сходство с «нашим корсиканским талантом». Несомненно, мадам Бонапарт прежде была очень красивой, да и теперь ещё оставалась весьма привлекательной для женщины её возраста; лицо ее показалось мне одновременно милым и величественным, а фигура сохранила много лучшие формы, чем можно было ожидать после 13-ти родов.

Я сказал какие-то милостивые слова типа «Вы вырастили прекрасного сына, сударыня, а теперь, очевидно, я смогу оценить и добродетель ваших дочерей». Мадам горделиво заулыбалась, бросая взгляды то на сына, то на высоченного зятя; понятно, она чувствовала себя «не в своей тарелке», представляясь при чужеземном дворе в совершенно незнакомой стране!

Тут настало время четы Мюратов: мне представили самого Иоахима и его супругу, прелестную Каролину. Сестра Бонапарта была очень похожа на мать. Ее лицо ослепительной белизны, венок из цветов, украшавший ее прекрасные белокурые волосы, элегантное нежно-розовое платье тончайшего шёлка, которое исключительно ей шло, — все это придавало ее облику что-то молодое, романтическое и почти детское; и это составляло самый резкий контраст с военным мундиром и подчёркнутой маскулинностью её супруга.

— А это — багровея, произнёс Николай Карлович — мадемуазель Бонапарт!

И перед нами с Наташей склонилась в реверансе совершенно очаровательная юная особа.

— Мари-Полетт! — томно пролепетало воздушное создание, красиво отставляя в сторону веер.

Я сначала даже не понял, что с нею не так. Проклятая близорукость мучала меня ещё в предыдущей жизни, и вот, настигла и в этой! Но, подняв лорнет, я обомлел. Да у неё вся грудь видна!

Вообще конечно «голые платья» уже год как вошли в моду; но дамы, по крайней мере, при дворе, блюли благопристойность и прикрывали то, чему следует быть прикрытым. А у Паулины Бонапарат решительно всё было выставлено напоказ, беззастенчиво просвечивая сквозь тончайший бледно-салатовый муслин. И, правду говоря, было бы просто преступно скрывать такие сокровища — даже я, повидавший в 21 веке немало произведений искусства лучших пластических хирургов, немало был впечатлён увиденным. Но, всё же, благопристойность — превыше всего!

Наташа посмотрела на Паулину с некоторым брезгливым презрением, как на безнадёжно падшее создание. Мой взгляд невольно скользнул по её стройному стану ниже пояса; но там всё оказалось вполне прикрыто. Хорошо хоть так; а то пришлось бы приказать вывести барышню вон, создав скандалезную ситуацию!

В этот день сёстры Бонапарта, представленные Санкт-Петербургскому свету, впервые танцевали во дворце. Впоследствии госпожа Мюрат выказала себя весьма неглупой, хоть и не отличающейся какими-то выдающимися достоинствами особой. Ей предоставили достоинство статс-дамы, и некоторое время они с Наташей даже дружили. Единственным её недостатком моя супруга считала обнаружившуюся в Каролине неуравновешенность характера, выражавшуюся в частых, внешне беспричинных слезах.

Паулина же Бонапарт оказалась той ещё оторвой! Будучи старше Каролины и лучше владея собой, она никогда не теряла самообладания ине плакала, зато бывала резка, груба и обращалась со всеми кто был ниже её по положению с подчеркнутым высокомерием. Но самое главное и удивительное, что при строгом католическом воспитании своей матери эта дама отличалась целомудрием мартовской кошки, побывав, наверное, в постелях всех самых красивых и рослых конногвардейцев. При этом в любимой сестре Николая Карловича прекрасно сочеталось несочетаемое: ангельская внешность и невероятная безнравственность. Бывают такие весёлые особы, что никак не способны удержать себя в рамках: лишь только завидев особу мужского полу, неважно какой внешности и возраста, тут же пускают в ход все средства обольщения, не задумываясь о последствиях.

С семьёй Бонапартов приехали также его младшие братья — Луи и Жером. Луи исполнилось семнадцать лет; это был старательный и добросовестный юноша, мечтательный и странный. По моим настоятельным рекомендациям он был принят только что открытый Северо-Западный университет в Стрельне, и, судя по средним баллам и отзывам профессоров, учится вполне успешно. В известной мне истории он неплохо показал себя в качестве короля Голландии; во всяком случае, он был популярен у подданных, а это кое о чём говорит. Надеюсь, однажды из него выйдет толковый инженер.

Его совсем юный двенадцатилетний брат Жером (в России получивший нескладное для дворянина имя Еремей Карлович) предпочёл поступить в Пажеский корпус (где вопреки названию учат не только и даже не столько на пажей — теперь это, по сути, полноценное военное училище). Так что впереди этого несостоявшегося короля Вестфалии, очевидно, ждёт стандартная офицерская карьера, где всё будет зависеть лишь от его собственных способностей.

Немного времени спустя в Петербурге объявились и старший брат Бонапарта — Жозеф. Не хватавший с неба звёзд несостоявшийся король Испании оказался большим любителем и тонким знатоком виноделия, и вскоре уехал в Крым, где возглавил крупную винодельческую компанию.

Затем объявилась ещё одна сестра Бонапарта Элиза с супругом, итальянцем Баччиоко. Элиза, она же Елизавета Карловна Бачиокко, в известной мне истории весьма недурно управляла в Лукке и Пизе, снискав популярность итальянцев, и проявила неплохую деловую хватку. К тому же дама, как оказалось, имеет вкус и любит всё красивое. Возможно, когда-нибудь я поставлю её управлять Академией Художеств и Эрмитажем. Её муженёк Феликс Баччиоко, не блистая ни военными, ни административными талантами, был назначен управлять конным заводом.