Я кивнул и сказал:

— Пойдём отсюда, нам пора в дорогу.

Подходя к Осси, мы заметили любопытную картину. Кара сидела возле воительницы и вылизывала той лицо. Закованная в кровавую корку девушка улыбалась и пыталась почёсывать волчицу за ухом. Словно ничего и не было в их жизни. Словно весь тот ужас и кошмар, обративший их тела в кошмар наяву, произошёл со всем с другими существами. Осси приняла себя. Разум женщины справился с необратимой болезнью тела, превратив организм в смертоносное оружие, которым так мечтала стать воительница.

Увидев нас, Осси поднялась с колен, напоследок проведя ладонью в кровавой корке по морде волчицы, покрытой не менее уродливой коркой с одной лишь разницей — доспех зверя был из застывшего гноя, а не из крови.

— Инга, — налитые кровью глаза уставились на меня с какой-то надеждой, словно я тот самый отец, обещающий дочке каждый день погулять с ней на улице, но слова своего так и не сдержал. — Что… что мне теперь делать?

— Всё это время я считал, что ты рождена для спокойной жизни. Для дома. Для поддержания очага.

Лицо Осси скривилось, словно она услышала брань в свою сторону. Я на секунду замолк, но когда девушка успокоилась, продолжил:

— Хорошо это или плохо, но сегодня я осознал, что ты рождена совсем для другого.

— Для войны?

— Да. Ты была рождена для войны. И ты пойдёшь с нами.

— Спасибо тебе, Инга.

Осси вытянула вперед руку и сложила ладонь таким образом, что казалось, будто она держит нечто незримое человеческому глазу. Я моргнул, и в следующий миг из женской ладони начал расти по воздуху клинок из чистой крови. Достигнув длины почти метра, Осси сжала пальцы, со всей силой обхватив лезвие, а когда разжала их, кровавый меч заполучил удобную рукоять с отпечатком ладони рыжей воительницы. Осси по-мастерски покрутила в ладони меч, сделала несколько ударов, со свистом рассекая горячий воздух, и сказала:

— Я довольна. Мой меч легче пера, убивать таким будет одно наслаждение.

— Червяк, он действительно пойдёт с нами? — спросил Дрюня, дожидаясь от меня лишь одного ответа. Очевидного, прямого, и тупого, но стоит чуть капнуть. Подумать. И ты уже сам не доверяешь свои мыслям.

— Мы можем его убить здесь, но что толку.

Узловатые ветви дуба, поросшие густой листвой, полыхали зелёным пламенем ярче утреннего солнца, чуть показавшегося на горизонте. Наш отряд покинул тёплое дупло дуба, словно женское чрево, оставляя позади себя тянущийся по земле след из густой крови. Уставшие глаза с болью смотрят в небо, слезятся. Хочется заорать, но я знаю, что стоит мне открыть рот и выдавить из лёгких всю накопившуюся боль, как утреннее солнце сожжёт мой новорожденный крик.

Сегодня мы все заново родились. Обрели новую жизнь, получили новые судьбы, которые переплелись между собой в толстую пуповину, связавшую нас между собой незримой связью. У нас одна дорога, и, если даже мы разойдёмся, нам всё равно суждено встретиться.

И на вопрос Дрюни я твёрдо отвечаю: Да. Он пойдёт с нами.

Последним из дуба выкатился Хейн. Огромная туша разбухшей плоти неуклюже плелась за нами, сопровождая каждое своё движение глухим воем и подёргиванием огромных обрюзгших рук, пальцы которых напоминали не просто сосиски, а батоны колбасы. При всём желании, но Дрюне никогда не увидеть ту незримую связь между мной и этим уродцем, выросшую подобно пуповине, между матерью и ребёнком. В этом тучном теле так много моей крови, что в буквальном смысле я сам тёк по его жилам. Я ощущал каждую клеточку его опухшего тела. Влиял на работу каждого органа, мог увеличить частоту сердцебиения, или замедлить. Я мог убить его в любой момент. Ничтожество, чьё существование продлилось за счёт моей неохоты разбираться со всем этим дерьмом, что вылилось на меня за последние несколько часов.

Когда-то Хейн был благородным человеком, но лишь на бумаге. Ускользающая власть наполнила тело мужчины ядом, заставив его разум гнить. Хейн, как человек, был испорчен. И дары разложения личности он пожинал сполна.

— Да, мой дядя предал нас, — Ансгар смотрел мне в глаза со всей серьёзностью, — но он остаётся моей роднёй, возможно, единственной. Во мне течёт такая же кровь, как и в нём. И я хочу просить вас относиться к нему хоть с каплей уважения. Он не грязная собака.

— А вшивая! — выпалил Дрюня, и это было совсем неуместно.

— Ансгар, — произнёс я с доброжелательной улыбкой. — Хейн будет служить нам как собака, но бить его палкой и сажать на цепь никто не станет. Можешь мне верить.

Ансгар понимающе кивнул, осознавая, что его дядя заслуживает к себе отношения куда хуже обещанного мною.

— Куда теперь лежит ваш путь? — спросил Ансгар, сжимая в руке двуручный меч из чистой крови.

Я посмотрел в сторону рождающегося солнца и сказал:

— Мы пойдём в сторону солнца, туда, где оно достигает своего зенита, а потом вновь припадает к земле.

Паренёк вслушивался в каждое моё слово. Серьёзное лицо поблёскивало потом усталости, тело пошатывалось из-за пылающих болью мышц. Его кулак побелел — так сильно он сжимал рукоять меча. Он стоял передо мной с гордо поднятым лицом, а позади него простирался обезумевший лес, сквозь который как будто прошла волна из крови, оставившая на ветвях уличную грязь в виде растянувшихся целлофановых пакетов, комков грязи и свисающих до земли нитей и канатов. До дома пареньку три дня пути в полном одиночестве, он крепкий орешек, но звериные клыки на его шее не обратят внимания на его кости, пусть даже они крепче стали.