Замолчав, Зико кивнул в сторону Бэтси и сказал мне:

— Пойдём к ней, хочу, чтобы ты наглядно увидела, в чём её сила перед такими как ты.

Мы двинул по алой глади вдоль ряда мужчин, окруживших погребальный костёр. Некоторые ловили меня уголками глаз и провожали следом, повернув голову. Шептания обрывались, молитвы звучали только громче, когда под подошвой своих ботинок они ощущали подступившую кровь.

— Твои люди всё еще боятся меня, — сказал я Зико.

— Мне трудно признаться, но и я боюсь тебя.

— Боишься или опасаешься?

Хмыкнув и дёрнув бровями, Зико ответил:

— Да, уместнее будет сказать «опасаюсь».

Бэтси встретила нас с собачьим рыком, но её ладони пустовали; два топора покоились на широком поясе в кожаных чехлах, изготовленных точно под лезвия. Она была выше меня, и, если только она опустится на одно колено, наши лбы станут на одном уровне. В огненных бликах она смотрелась ещё ужаснее. Складки по всему телу отбрасывали огромные тени, от чего её бесформенная фигура казалось ещё массивнее и смертельной. Видимо, мой вид вызывал у неё либо аллергию, либо какую-то иную форму раздражения, так как стоило нам подойти ближе — и её пухлые пальцы потянулись к рукоятям топора, а подбородок и щёки нервно затряслись, превращая рык в глухой рёв.

— Бэтси, — произнёс Зико нежным тоном, словно общался с ребёнком. — Инга теперь наш друг. Она не такой кровокожи…

— Кррр… ооо… вво… ккооожжж… — с трудом протянула Бэтси, мерзко шевеля огромными, изувеченными шрамами губами.

— Да, но она другая! Она друг! Инга наш друг!

— Инн… га… — её ладони опустились на деревянные рукоятки топоров, но пальцы по-прежнему были расслаблены.

— Верно, Бэтси, — сказал Зико. — Это Инга. Она друг. Как я.

Бэтси замычала, переваривая услышанное. Она так сильно нахмурилась, что огромная складка на лбу закатила под себя брови и скрыла почти полностью глаза, оставив кусочки зелёных зрачков смотреть на меня сквозь решётки из толстых ресниц.

— Друг, — произнесла она довольно складно и ровно.

Женские руки отпрянули от топоров и упали на талию. Бэтси выпрямилась, выпучив грудь, и снова произнесла:

— Друг! Инн… га… друг!

Зико тепло улыбнулся, но в его глазах по-прежнему правила скорбь. Мужчина бросил на меня пустой взгляд, словно всё происходящее не имеет никакого смысла, и все приложенные усилия для налаживания контакта никогда не оправдают затрат.

— Пусть её внешний вид и пугает, но внутри она чудный ребёнок. Добрый и отзывчивый. Бэтси, — Зико подошёл поближе к женщине и протянул указательный палец к её уголку губ. — Улыбнись. Ну же, будь хорошей девочкой.

Её злобное рычание давно сменилось тяжёлым дыханием. Уродливые губы дёрнулись, и медленно начали расползаться по огромному лицу, собирая под глазами складки и обнажая кривые зубы. По краям губ выступила слюна, которую пальцем собрал Зико. Мужчина подошёл ко мне и этим самым пальце коснулся кровавой корки на моей ладони. Я дёрнулся всем телом, сильное жжение волной прошлось по руке, напомнив совсем свежую битву, в которой лезвия топоров с лёгкостью погружались в мой доспех и касались костей.

— Её слюна способна убить тебя, — гордо заявил Зико. — Может прозвучать отталкивающе, но мы смазываем своё оружие её слюной.

Зико запустил ладонь в подсумок на кожаном ремне и извлёк наружу глиняную колбочку. Подбросил её в воздух и сразу же поймал, крепко сжав пальцами.

— Да, нам приходиться постоянно с собой носить её слюни. А что поделать? Это наше единственное спасение от кровокожих.

Я поднял руку и посмотрел на то место, куда коснулся его палец. В доспехе из застывшей крови появилась неглубокое отверстие, которое я тут же исправил, заполнил кровью. Иллюзия бессмертия разлетелась прахом по ветру, как те полсотни тел кровокожих, которых мы убили в битве. Ничто не вечно, ничто не бессмертно. На любой хитрый зад найдётся хитрый хуй. Вот такие дела.

И мне стало любопытно. А вдруг, мой антипод, моя смерть всё это время ходила рядом со мной. Я подозвал к себе Дрюню. Огромный мужчина в гнойном доспехе неохотно подошёл к нам, собрав на себе не меньше мужских взглядов, чем я. Секира раскачивалась на плече, треск прогорающих бревен перебивался хрустом трущихся друг о друга гнойных пластин доспеха.

— Дрюня, — сказал я, выращивая из ладони короткий клинок, — мне придётся причинить тебе боль.

— Червяк, ты делаешь это каждый день. Валяй.

Ткнув лезвие кинжала в корку гноя на левом предплечье Дрюни, я пустил наружу немного вонючего гноя. Огромный воин даже не поморщился, с любопытством наблюдал за происходящем. Я мог попросить его плюнуть на мой доспех, или пустить слюну мне на ладонь, но как-то не хотелось во всё этом пачкаться. Кончиком пальца в кровавой корке я коснулся его кисло-зелёных выделений, отдавших удушливым смрадом. Доспех на пальце как был твёрдым, так и остался. Я приложил ладонь на сочащуюся жидкость из пролома брони и всю её вымазал. Ничего.