Щупальца — ингредиент сам по себе не запрещенный, а куда там его набулькают — не наше, проводницкое, дело. Наше дело — денег слупить втридорога! И заплатить гильдейский взнос с полной суммы.

Домой я вернулась далеко за полночь. Наскоро перекусила холодными Марфушиными пирогами и упала в постель, даже не спросив, как устроили гостей, не ждали ли меня к ужину и не пытался ли кто-нибудь проникнуть в затвор, пока меня не было. Завтра, все завтра!

Если бы знала, какими новостями встретит меня утро, лучше бы вообще спать не ложилась.

Мы сидели за столом и «завтракали». То есть всем гостям действительно подали чай и свежую выпечку с топлеными сливками, а мне по состоянию здоровья и условиям затворной жизни — черный хлеб с морковным отваром.

Алиса, тетушка и Николай на это привычно не обратили внимания. Подумаешь, кузина с голоду чахнет, чем быстрее зачахнет совсем, тем лучше для рода. Зато более свежие гости таращились во все глаза, а Лисовский даже начал что-то шептать Игорю на ухо и хмуриться. Кажется, он, как представитель рода лекарей, был недоволен моим рационом.

Снежинский тоже посмотрел на мою еду так, словно увидел в тарелке таракана со свиным пятачком. Переварил зрелище и такое выдал, что хоть стой, хоть падай! Я сначала даже не поняла, о чем он, точнее, не поверила. А зря.

— Сударыня, я настаиваю. — Голос бывшего жениха был холоден. А вид непреклонен, как у ледяной скалы. — Вы же сами видите, в этом доме нет условий и нормальной защиты.

— Но ведь вы обновили плетения… — попыталась возразить тетушка Серафима.

— Этого мало. И затвор Ольге явно не на пользу, — все тем же не терпящим возражений тоном продолжил Игорь. — Кроме того, я нахожу возмутительным, что к представительнице великого рода, пусть и потерявшей силу, смеют свататься какие-то торговцы. Это оскорбительно для Барятинских. Вы так не считаете, уважаемая Серафима Платоновна? — Он добавил в голос весьма ядовитого елея.

Тетушка так не считала. Она была бы рада сбыть меня с рук, хоть торговцу за большие деньги, хоть на тот свет бесплатно. Точнее, еще бы и приплатила тому, кто меня заберет. Пока я жива или пока не перешла в чужой род посредством мезальянса, права ее детей на наследство под угрозой. Эта угроза почти ничтожна, но она есть. И Серафима многое сделает, чтобы ее ликвидировать.

Но сейчас она только вымученно улыбнулась и кивнула. Как интересно… что же написал ей папенька в последнем письме, что она еще больше стелется перед Снежинским?

— Итак, уже завтра вы отправитесь со мной в столицу, Ольга. Я считаю себя обязанным сопроводить вас до дома вашего отца.

Я прикрыла глаза и медленно дышала. Ах ты ж гад такой! То есть вчера ты звал меня в столицу как проводника для неясных целей, а сегодня… одну не смог уволочь, так решил обойтись другой?!

— Не думаю, что это разумный шаг, сударь. — Голос звучал все так же тихо и тускло, но я постаралась вложить в него всю возможную убедительность. — Мне тяжело дается дорога, я помню, с каким трудом доехала сюда из столицы. Кроме того, многолюдные сборища, шум, разговоры — все это страшно выматывает и заставляет чувствовать себя еще более больной. Зачем мне возвращаться в дом отца? Здесь есть все, что необходимо для скромной тихой жизни.

— Для ее остатков, вы хотели сказать? — Снежинский недобро прищурился. Мне показалось, что его слишком светлые волосы заискрились, как снег в солнечных лучах. Это было так красиво! И страшно.

Чего он так злится? С какой стати его волнует моя жизнь? Совсем я перестала понимать этого боярыча. Да, как выяснилось из подслушанного разговора, он не выжигал никого нарочно или по приказу родни. Возможно даже, Ольга сама оказалась виновата в своем несчастье. Если можно так сказать о маленькой девочке, которая просто не понимала, что делает. О ее безопасности и недоступности семейных артефактов должны были думать взрослые!

Но и это неважно теперь. Понять бы другое: чего он ко мне прицепился?!

— Сколько бы мне ни осталось, я хочу прожить эти дни в тишине и покое, сударь. — Я тоже начала злиться. И посмотрела теперь боярычу прямо в его льдистые ярко-синие глаза с легким вызовом. Правда, недолго — чтобы «разноцветность» собственных радужек не успела проявиться. — К тому же здесь, на кордоне, некоторые лекарственные растения гораздо дешевле, доступнее и свежее, чем в столице. Нет никакой гарантии, что там я проживу дольше. Скорее наоборот.

Игорь опять странно прищурился, будто кот на глупую мышку, дерзко высунувшую нос из норки.

— Не думаю. — Его взгляд буквально морозил всех вокруг, не позволяя даже пикнуть.

Хотя по Алисе, например, было прекрасно видно, насколько она согласна со мной по поводу того, что делать мне в столице нечего. Тетушка Серафима наверняка тоже так думала, но она лучше владела лицом. И приняла нарочито скорбный, смиренный вид.

— Сударь, вам не кажется, что это моя жизнь и только мне решать, как и где она закончится? — Одновременно говорить мягко, как положено воспитанной боярышне в затворе, и проявлять твердость было непросто. Черт бы побрал весь этот боярско-затворный этикет! Но мне сейчас надо было во что бы то ни стало настоять на своем и не зародить ни в ком даже зерна сомнения.