Стыд появился, когда залитый с ног до головы детской и женской кровью Мерлей окунулся в воды Чёрной реки. Как он мог пойти на поводу потребности, поставить её выше скорейшего достижения цели? А ведь смог, поставил! И без зазрения совести ринулся в этот умирающий городишко. Даже оправдал всё тем, что просто не сможет двигаться в нужном темпе без постоянной подпитки. Хотя сумел бы легко продержаться несколько суток. Да, конечно, он теперь не может месяцами обходиться без пищи, погружаясь в сон и усыпляя все процессы в организме. Но и это не оправдание.

Следом пришёл страх. Креслав легко может узнать о неповиновении, и тогда его ждёт расплата. Всё его мускулистое тело, окрепшее после насыщения, сотряслось от воспоминаний причинённой ему боли. Надо реабилитироваться, причём срочно!

Уже привычно, без усилий, Мерлей послал мысль-команду под толщу тёмной воды, и через несколько минут из пучины показалась безобразная морда монстра. Водоплавающая гадина, такая же чуждая в этом месте, как и он сам, упырь это чувствовал, доставила его на противоположный берег и скрылась из виду.

Солнце нового дня хорошо высушило его нехитрый гардероб. Он быстро натянул штаны из грубой ткани, надел кожаные сапоги, набросил на тело землистого цвета плащ. Потряс полой, проверяя наличие монет в кармане. Готов. Услышав лёгкую поступь Бойкого, обернулся. На лице Совершенного возникла улыбка, и если бы не слишком длинный клык, на миг показавшийся из-под верхней губы, её можно было бы считать человеческой.

Он гнал скакуна до тех пор, пока светило, устав от дневной работы, не покатилось в закат. Конечно, он не хотел навредить своему верному соратнику, поэтому периодически сбавлял темп езды. Однако страх и стыд за свой проступок заставляли его действовать более сурово не только к жеребцу, но и к самому себе.

Мерлей устало слез с Бойкого и проследовал к раскинувшимся среди разнотравья кустарникам. Он никогда не видел преследуемых людей, лишь их размытые образы, внедрённые в его сознания Кощеем. Однако твёрдо знал, что они были здесь когда-то.

Гость с Колючих островов оставил шумно дышащего коня позади, а сам углубился в заросли, присел, прикладывая руку к земле. Трава, давно расправившая свои стебли и листья, позабыв о смявших её когда-то телах, хранила их запах. Особенно чётко он ощутил женский аромат. А ещё то, что люди на этом месте предавались любви. В мозгу Мерлея всплыли приятные воспоминания о наглой распутной девке, повстречавшейся в трактире «Хромая кобыла», как ни крути, она сделала его мужчиной. Конечно, в Сыроземской крепости он тоже успел позабавиться с одной милой молодой мамочкой, перед тем как иссушить её почти до дна. Она просила, умоляла, чтобы он не трогал её драгоценную кроху, агукающую в маленькой кроватке, поэтому даже не особо сопротивлялась. Он разорвал на ней одежду, оголив налитые молоком груди, а потом повалил на кровать. Повинуясь какому-то древнему инстинкту, Совершенный без замешательства овладел этой сводившей его с ума ароматом своего тела женщиной. А когда финал был близок, пустил кровь из её прокушенной артерии и стал жадно пить, в то же чудесное мгновение заполняя лоно семенем. Она лежала на постели, подушка под головой, слегка замаранная кровью, почти скрылась под ворохом светлых кудрявых волос, не в силах закричать, и лишь наблюдала. Слёзы текли из глаз молодой матери, а он, развернувшись к свету от нескольких свечей на столе, демонстративно высасывал жизнь из её ребёнка. Да, он лишил её самого дорогого, но оставил жить. Жить для того, чтобы дать возможность родиться чему-то новому.

С остальной пищей он не церемонился и подчистую высушил их тела. А когда голод был утолён, бросился через объятую сражением крепость, не обращая ни на кого внимание.

Мерлей убрал пахнущую людьми ладонь от лица, но запах девушки (в этом нет сомнения) ещё долго будоражил его разум.

Когда он впервые вступил на большую землю, то с трудом представлял, как будет искать троих скитальцев в этом большом, неизвестном мире. Однако сейчас, когда всё выходило само собой, он преисполнился уверенностью. Хозяин вёл его нужной дорогой, «указывая» ориентиры. И только его невероятно выросшее эго всё время вставляло палки в колёса. Мерлей размышлял об этом, гоня скакуна, размышлял и теперь, сидя в траве. Он очень быстро забывал ту недавнюю жизнь в подземельях Серой башни, которую иначе как существованием назвать было нельзя. Там были инстинкты и вечный голод, которые частично раскрасились появлением Креслава. Он принёс в его жизнь учение, развил немало навыков, естественно, ища выгоду для себя, но Мерлей впервые почувствовал себя счастливым. Тогда он не понимал значения этого слова и с растущим день ото дня энтузиазмом выполнял поручения Кощея. Нынешняя действительность вообще казалось чем-то запредельным, и его несло. Несомненно, его обогащённый знаниями и словарным запасом мозг анализировал и понимал всё, но в то же время находил немало доводов в пользу саботажа. Казалась бы, сила, недавно продемонстрированная хозяином, должна пресечь все попытки неповиновения. Но нет, он опять думает в пользу собственных нужд и желаний. И даже боль, причинённая Кощеем, кажется простой воспитательной акцией, вроде порки ремнём по голой заднице, которую, стиснув зубы, можно и потерпеть.

Повинуясь какому-то внутреннему чутью, а Совершенный понял, что на него можно смело полагаться, если это касалось его задания, — Мерлей растянулся на высоком душистом разнотравье. Отдышавшийся конь уже начал щипать траву, а он, открыв глаза, вгляделся в звёздное небо. Покой и смирение пришли и «укрыли» его пушистым одеялом. Да, он никогда не спал в постели, однако сравнения, как и понимание таких вещей, проявлялись в сознании безукоризненно.

Мерлей лежал на спине, вдыхая неисчислимые запахи чуждой природы, смотря на мириады подмигивающих огоньков, ловя себя на мысли, что это всё ему безумно нравится. Ведь там, на острове, знакомых ароматов было не так уж и много: затхлость подземелий, свежесть морозного ветра, снега и вечных льдов, смрад соплеменников и, конечно же, благоухание такой редкой и желанной пищи. Ему хотелось сказать, что он знает эти приевшиеся «благовонья» с детства, но в этот миг его мозг пронзила стрела осознания.

Детство!

Почему он не помнит своё детство? А было ли оно у него? А у других упырей? Почему в воспоминаниях нет ничего о том, что он или какой-нибудь другой кровосос были маленькими? Мерлей помнил себя и всех остальных двенадцать побратимов такими, какими они оставались уже множество лет. От внезапного открытия его бросило в жар. Почему раньше он не задавался вопросом, где его мать? Ведь это не нуждающийся в проверке факт: у любого существа должны быть родители, дарующие ему жизнь.

Мерлей помнил и знал, кто ниспослал ему вторую, удивительную жизнь, в новом теле, с новыми возможностями. Но благодаря кому он появился на свет?

Могучее сердце бывшего упыря забилось учащённее, он никогда прежде не замечал, как охватившее его волнение влияет на работу этой важной мышцы. Впрочем, о том, что этот орган почти полностью состоит из мышечной ткани, он узнал прямо сейчас. Эта информация появилась, как всегда, вовремя.

Некоторое время Мерлей просто лежал, прислушиваясь к своему организму, собирая воедино взбудораживающие его мысли. Как многого он не знал, и даже не задумывался об этом. Но теперь всё не так, возврата в прежнее состояние не будет. Только прогресс, только развитие, как тела, так и ума. Однако разум, окрылённый перспективами, ухнул вниз, и разбился о скалу бытия. Достаточно было вернуться к мыслям о Кощее, и его вновь затерзала тревога. Текущее задание навалилось, как монолитная плита, вытеснило, выдавило из него трепетное волнение.