Как только сознание переключилось на то, ради чего он покинул Колючие острова и перебрался на материк, пред глазами замелькали смазанные образы. Это случилось впервые, и Мерлей, пришедший в недоумение, подскочил с земли, принялся тереть глаза руками. Впрочем, понимание того, что это не галлюцинации, а видения, «нарисованные» подсознанием, развеяло начавшуюся панику. Он вновь опустился на землю, сел, поджав под себя ноги, и закрыл глаза. Неясные образы обрели чёткость. Мерлей увидел всадников, понял, что они были в этом месте, а потом отправились дальше на восток. Приметил и цель, которая двинулась на юг. Стоило ему сосредоточиться на трёх путешественниках, как оставленные ими следы стали светиться в ночи. Нет, конечно, он не видел чёткие отпечатки от ступней, что несколько дней назад прошествовали по этой земле. Зрение вообще не участвовало в этом деле. Скопления искорок, тлеющих в траве, образуя прерывистую дорожку, уходящую вдаль, появлялись, когда веки Мерлея были прикрыты. Новое умение воодушевило и обрадовало бывшего упыря. Хотелось прямо сейчас вскочить на Бойкого и гнать его по намеченному пути. Мерлей едва унял этот порыв. За пару часов ничего не изменится, преследуемые им люди наверняка спят, устав от дневного перехода. Отдых нужен и его скакуну. Постепенно волнение и порыв действовать немедленно улеглись, и путник растянулся в зарослях, разглядывая тёмный, подмигивающий мириадами светящихся огоньков небосвод. Сон не шёл, и он ещё долго размышлял о перспективах нынешней жизни, чувствуя ломоту в мышцах. А когда уснул, ему впервые в жизни приснился невероятно реалистичный сон.

Яркий свет бьёт в глаза, режет словно нож, высвобождая потоки слёз. Он хочет закрыть их руками, ведь плотно сомкнутые веки не спасают, но понимает, что конечности скованы. Запястья, грудь и ноги в нескольких местах стянуты чем-то крепким, и это лишает малейшей манёвренности. Шея всё же свободна, но в какую бы сторону Мерлей ни развернулся, пронзающий белый источник достаёт его. Постепенно яркость излучения спадает, и до ушей долетают приглушённые голоса. Слов не разобрать, и дело даже не в заложенности и звоне в ушах, просто язык, на котором говорят, ему незнаком. Когда веки перестают пронзать потоки белого свечения, Мерлей делает робкие попытки взглянуть. В тот же миг тело его, подчинённое неведомой силе, приходит в движение. Картинка пред глазами расплывается, но он уже видит проплывающий кипельно-белый потолок со множеством незнакомых светящихся устройств. Понимание, назначение и название предметов сами всплывают в его мозгу.

Движение замедляется и сходит на нет. Мерлей слышит чьи-то осторожные шаги, вертит головой, но не может взглянуть назад и увидеть того, кто приближается. Беглый осмотр позволяет подметить окружающие детали, а именно: кушетку с белоснежным бельём — он к ней пристёгнут, такая же мебель и приборы, разбавленные разноцветными вкраплениями лампочек, всевозможных мониторов и панелей управления. Слева мелькает тень, и бывший упырь, вздрогнув, оборачивается в эту сторону. Человек в белой одежде и респираторе склоняется над ним, в узких глазах-щёлках, скрытых под защитными очками, сквозят любопытство и страх. Незнакомец какое-то время изучающе осматривает его и, обернувшись назад, к кому-то обращается. Рот открывается под маской, извергая непонятную тарабарщину, и почти сразу в руках человека возникает шприц. Содержимое инъектора напоминает грязь. Узкоглазый склоняется над ним, толстая игла, с кончика которой скатывается чёрная капля, хищно смотрит на Мерлея. Безнадёжная попытка освободиться прерывается резким и болезненным уколом в шею.

Мерлей резко открыл глаза и сел, рука сама собой метнулась к шее, боль, причинённая в реалистичном сновидении, нехотя уходила из его тела. Он встал, огляделся по сторонам: сероватое небо на восходе сделалось красным, невероятную тишину рассвета нарушало лишь фырканье Бойкого. Вот же лежебока, проспал до самого утра! Негодование на самого себя немного сгладило тяжёлое впечатление от сна. Однако атмосфера безысходности продолжала давить, напоминать о неприятном и стойком ощущении тюрьмы. Неволя и страх неизведанного, что обволакивали его колючим одеялом, не хотели отпускать и тут, посреди степи. Мерлей чувствовал себя насекомым, помещённым в стеклянную банку, заспиртованным животным, умело вскрытым и показывающим всем желающим своё нутро. Когда-то давно, в самом начале учения, хозяин приказал ему стаскать в его рабочий кабинет найденные в подземельях вещи. Именно там Мерлей, будучи упырём Мором, увидел эти странные сосуды с мёртвыми гадами внутри. Теперь же он сам чувствовал себя подопытным экземпляром.

А что, если это всё не сон, не спонтанные картинки и образы из глубины его трансформирующегося сознания?

Воспоминания? Да, вероятней всего, это так, а иначе как объяснить всплывшие знания слов и окружающих предметов.

Погружённый в собственные размышления, Мерлей вышел из зарослей и подошёл к Бойкому. Скакун перестал щипать траву и поднял голову, умные тёмные глаза уставились на хозяина.

— В дорогу, друг! — хрипло произнёс Мерлей, бегло погладив коня по холке, и ловко запрыгнул на него.

* * *

Ночь выдалась неспокойной.

Креслав, ведомый каким-то неистовым чутьём, забрался в совершенно незнакомые, таящие сюрпризы недра Серой башни. Тёмные коридоры с почерневшими от сырости стенами и с отлетевшей, хрустящей под ногами напольной плиткой, завели его в тупик. Бетонный карман, заваленный гниющим хламом, лежащим на полу — таков итог его ночной вылазки. Неужели чутьё сегодня его подвело? Негодуя, Кощей резко развернулся, магическое пламя, объявшее факел светлыми, почти белыми языками, качнулось, выхватив у тьмы нечто, что блеснуло в нагромождении пыльной рухляди. Он нагнулся, запуская пальцы в кучу мусора, и извлёк на свет холодящую кожу статуэтку. Она была небольшой, сантиметров семь в длину. Желтоватый металл, из которого была сделана вещица, покрывал толстый слой пыли, и Креслав машинально обтёр её полой плаща. Теперь он лучше мог разглядеть находку, несмотря на охватившее недоумение. Обычная фигурка в виде башни, верх её представлен четвериком, над которым возвышался восьмигранный объём, а шатровый купол венчала пятиконечная звезда. В квадратном основании этой весьма детализированной многоярусной постройки имелся арочный проход. Мастерская работа, с этим не поспоришь, только вот приложившего к ней руку мастера Креслав не чувствовал. Живая энергетика, что так или иначе остаётся в созданных человеком вещах, отсутствовала. А человек ли это сотворил?

Всё ещё озадаченный находкой, Кощей перевернул фигурку. Едва заметная, затёртая надпись на плоском дне была выполнена на разных языках. Первую часть, выдавленную в металле более крупными буквами, Кощей разобрал, она гласила: «Москва. Кремль. Спасская башня»[32]. Вторую ' made in russia', более мелкую и состоящую из незнакомых букв — не понял. Да, он неоднократно видел этот алфавит в найденных манускриптах, его символы встречались и на древних, чужеродных изделиях…

Так, стоп, к чему это придирчивое изучение? Он пожертвовал сном ради этой маленькой безделушки? Ради чего? Чтобы стоять в кромешной тьме, среди куч древнего хлама и вглядываться в непонятные письмена. Нет, с ним определённо что-то не то. Сбой во всегда дающим плоды инстинктивном поиске? Что ж, это должно было когда-нибудь случиться. Креслав отвёл статуэтку от глаз и, более не раздумывая, кинул на пол.

Нет, не получилось!

Отделившись от ладони на пару сантиметров, она сверкнула красно-алым пламенем, и, с силой отбив конечность, вернулась, заставив пальцы сомкнуться. В этот самый миг мозг Кощея пронзила вспышка боли. Хозяин Серой башни пошатнулся, хватаясь за «разламывающуюся» на части голову. Кровавое марево, замутнившее взгляд, начало развеиваться, и он увидел поразительную по масштабам картину. Она промелькнула перед внутренним взором, однако сумела заполнить голову Кощея множеством визуальных образов. Информация из них «полилась» разноцветной рекой, сформированной из видений. Он видел другой, абсолютно незнакомый мир, однако понимал происходящее, ведь новые знания не отставали от полученных изображений.