По поведению моих спутников было видно, что где-то на краю их сознания билась единственная мысль — развернуться и бежать без оглядки. И если стражники сознательно выбрали мужское ремесло, напрямую связанное с риском, то престарелый Захар был обычным слугой. Его долг заключался лишь в заботе о господском быте, а не в противостоянии чудовищам. Честь воина не обязывала его держать строй перед лицом смертельной опасности. И я бы не разочаровался в нём, прояви он малодушие.

И всё же он оставался на козлах, хоть руки его и дрожали на поводьях, как от лихорадки.

Такая преданность достойна уважения, поэтому я положил ладонь на его плечо и произнёс:

— Не бойся. С тобой ничего не случится. Я не позволю.

Старик едва уловимо дёрнулся и, чуть развернув лицо ко мне, зачастил:

— Боярин, что ж вы такое говорите?! Это же мне надо вас опекать. О вашей жизни радеть. Прошу, не лезьте на рожон, позвольте солдатам сделать своё дело. Иначе если с вами что-то случится, Игнатий Михайлович с меня три шкуры спустит. Да что там, я сам себя не прощу!

Криво ухмыльнувшись, такая забота умиляла, я ответил:

— Вспомни, как я жил раньше, Захар. И к чему это привело? К петле на шее. Не хочу туда возвращаться, а значит, придётся меняться. Придётся стать другим человеком. Здесь, в этих опасных землях, больше не получится отсиживаться у отца за пазухой. Поверь, я справлюсь с подобной нечистью. Просто держи лошадей под контролем и не мешай мне делать то, что нужно.

Старик удивлённо посмотрел на меня и прошептал:

— Что же с вами случилось там, Прохор Игнатьевич?.. Словно подменили вас… И повадки иные, и голос властный, и взгляд… Прежде и мухи не обидели бы, а тут… — Захар запнулся, подбирая слова. — Будто воин бывалый говорит, а не барчук изнеженный. Простите за прямоту, старого дурака, — торопливо добавил он.

Слуга был прав — человек, которого он знал, погиб на эшафоте. Теперь в этом теле жил совсем другой.

— Когда почти умираешь, начинаешь смотреть на вещи иначе, — использовал я уже привычное объяснение.

Апатия и безнадёжность, давившие на плечи никуда не делись. Однако хуже всего было ощущение чужого взгляда — холодного, голодного, нечеловеческого. Словно сама смерть следила из темноты, выжидая момент для броска.

Отряд на всём скаку вылетел из-за поворота дороги, и в тот же миг до нас донёсся новый истошный крик.

Захар хлестнул вожжами, придавая ускорение и без того несущимся галопом лошадям. Однако после нескольких десятков метров пришлось остановиться. Звук доносился слева от дороги, где деревья стояли плотной стеной, не пуская повозку дальше.

— В бой! — рявкнул я, перекрывая испуганное ржание лошадей. — Захар, останься с телегой. Могилевский, за мной!

И не дожидаясь согласия со стороны стражников, я устремился напролом через кусты. Треск веток и топот за спиной подсказали, что отряд не отстаёт.

Моими действиями руководило вовсе не человеколюбие, а простой расчёт. Если я прав, и местные Бездушные, с которыми мой мир долго и упорно вёл войну на уничтожение, это хорошо знакомые мне Алчущие, то выход у меня лишь один. Вырезать их везде, где встречу, поскольку плодятся они крайне резво, и каждая новая жертва — это ещё один солдат в строю врагов.

Если же я хочу однажды взять под свою руку этот мир, нельзя допустить, чтобы вечно голодные твари расплодились до неприемлемых масштабов. В моём мире мы смогли победить их только потому, что дали отпор сразу, как только они появились.

Каждый день промедления — это десятки, если не сотни новых тварей. И однажды количество перейдёт в качество. Боюсь, местные даже не представляют, насколько они близки к точке невозврата.

Имелась и вторая причина для подобной авантюры, и скрывалась она в голове моих заклятых врагов…

Ответ относительно природы Бездушных я получил, вылетев на небольшую прогалину. И замер, мгновенно оценивая увиденное.

На земле, прижатая сразу несколькими жуткими тварями, билась молодая темноволосая девушка. Лицо искажено гримасой запредельного ужаса.

Её мучители могли бы напугать даже опытного человека.

Всё же Алчущие… Здесь. В чужом для меня мире.

Я видел это совершенно чётко.

Два зверя и один человек, застывшие в неестественных позах над телом несчастной. Волчара размером с телёнка скалился, роняя на землю грязную пену, а его иссохшая шкура едва держалась на костлявом остове. Рядом с ним находился секач. Его морда походила на обтянутый иссохшей кожей череп, из которого торчали жёлтые, загнутые книзу клыки.

Однако хуже всего выглядел Бездушный в облике человека. Высокий, долговязый мужчина, с блестящей лысой головой. Кожа, похожая на высушенный пергамент, туго облегала кости. Грудь и шею покрывала сеть чёрных вен, отчётливо проступающих сквозь лохмотья одежды.