Мой взгляд плавал по дороге и внезапно упёрся в странные отпечатки, выбитые в грязи. Они напоминали следы колёс, но слишком уж широкие и глубокие для обычной телеги или кареты. Я нахмурился, пытаясь сопоставить увиденное с чем-то знакомым, но тщетно.

— Смотрите, боярин — заметив направление моего взгляда, произнёс Захар. — Следы совсем свежие. Тут недавно конвой проезжал, видать, тот, что в Покров направлялся.

Конвой?..

Незнакомое слово внезапно отозвалось внутри, раскрыв своё значение.

— Конвой… машин? — уточнил я, используя слово, сказанное Сабуровым.

Слуга смешливо хмыкнул в усы и почесал в затылке:

— Так это ж, Прохор Игнатьевич, грузовики проехали.

Я невольно приподнял бровь. Вот оно что! Механические повозки, вроде тех самоходных карет, что видел в городе, но куда массивнее и вместительнее. Любопытная штука.

Захар меж тем увлечённо распинался, явно красуясь осведомлённостью в технических премудростях:

— У них колёса особые — широченные, с глубоким протектором, чтоб по любой колдобине без застревания пройти. Движок опять же мощный, не чета лошадкам нашим. Диво дивное, а не машина! Я так понимаю, конвой солидный был, чай, не меньше десятка грузовозов тут протарахтело.

Сержант Могилевский озабоченно кивнул, разглядывая следы:

— Похоже на то. Едут, стало быть, с важным грузом, коли такие силы стянули для охраны. Возможно, торговый караван.

Он почесал подбородок и мрачно добавил:

— Одна незадача — шум от такого обоза за версту слыхать. А тот Бездушных привлекает, что мёд — мух. Слышат, поганцы, и лезут из всех щелей. Ежели рядом ошиваются, точно учуют. Не приведи господь, свяжутся с исчадиями.

Могилевский сплюнул через левое плечо и торопливо перекрестился. Я невольно приподнял бровь

Возможная опасность заставила кровь бурлить во всём теле.

— Всем быть настороже! — бросил сержант отрывисто.

— Захар, — произнёс я, — если что заметишь — кричи, не раздумывая.

Слуга испуганно закивал, весь побелев. Видать, не на шутку струхнул, бедолага.

Отряд тронулся медленнее, озираясь и прислушиваясь. Я то и дело поглаживал древко своего копья, готовый в любой миг пустить его в ход. Тишина давила на уши — ни мерного стука дятлов, ни резкого гомона сойки. Даже ветки не скрипели.

Час проходил за часом, но ничего не происходило. Солнце клонилось к закату, тени удлинялись. Тревожное напряжение понемногу сменялось усталостью. Может, зря переполошились?

И в этот миг кончики пальцев закололо, будто от крапивы. Судорожно втягивая ноздрями воздух, я огляделся по сторонам. Магия внутри вскипела, разбуженная неясной, но нешуточной угрозой. О, это чувство было знакомо до зубовного скрежета!

Лишь одни твари вызывали у меня столь сильную реакцию дара. Твари, память о которых до сих пор травила душу, будто яд — кровь.

Алчущие. Исчадия преисподней, извечные враги рода человеческого.

Они пришли за нашими жизнями.

Лихорадочно завертев головой, я пытался высмотреть неуловимого врага. Ничего. Лес безмолвствовал, но напряжение лишь нарастало. Где же вы, поганцы?

И тут из-за деревьев донёсся пронзительный женский крик, полный животного ужаса. В нём слышалась боль, отчаяние и мольба о помощи.

Вопили так истошно и отчаянно, что стало ясно одно, неизвестная женщина находилась в шаге от смерти. Это был не писк при виде паука или мыши. Не вскрик от подвёрнутой ноги. Это был душераздирающе вой человека, который видит как волчья пасть вырвала кусок мяса из его тела и чётко понимает, что это только начало.

Могилевский среагировал мгновенно:

— Живее! — рявкнул он, подхватывая висевшее на ремне оружие.

Захар аж привстал на козлах и щёлкнул поводьями, принуждая коней пуститься вскачь.

Я же напитал магической энергией глаза, пытаясь уловить малейшие признаки опасности. Первым делом заметил, как затихли птицы и насекомые — лес погрузился в неестественное безмолвие. Лошади беспокойно всхрапывали, мотая головами и пытаясь свернуть с дороги.

Дорога летела под колёсами телеги, мерно грохотали копыта, а напряжённые солдаты вертели головами по сторонам, выискивая любые следы угрозы.

С каждой секундой воздух становился всё тяжелее, словно густея. Краски тускнели на глазах — сосны и ели словно выцветали, их темно-зеленые иглы блекли, сливаясь в унылую серость. В тенях между деревьями клубилась неестественная чернота.

Металлические части упряжи начали покрываться инеем, хотя по зимним меркам день стоял тёплый. В воздухе повис затхлый запах гнили.

Захар начал истово креститься, шепча слова молитвы.

— Сучьи Бздыхи!.. — крякнул один из солдат.

А потом накатило то самое чувство — гнетущая пустота, высасывающая саму жизнь. Апатия и безнадёжность навалились свинцовым грузом. Каждое движение давалось с трудом. Так проявляют себя Алчущие, и единственные лекарства от подобного — стальная воля и строгая дисциплина. Именно они позволяют мчаться навстречу угрозе, а не прочь от неё.