На ней красовалась тёплая… куртка, порванная в нескольких местах. По привычке хотелось обозвать эту одёжку гамбезоном, но чужая память подставила нужное слово. Куртка. Пуховик. Из прорехи виднелся край вязаного… джемпера. Он оттенял вьющиеся волосы дополнительной темнотой.

Заплетающимися пальцами девушка придержала сползающий тулуп. Рукав куртки задрался, обнажая худенькое запястье. Поперёк бледной кожи пролегла красная борозда, явственно оставленная чем-то вроде грубой верёвки. Похоже, сегодняшнее нападение было не первой её бедой.

Я прищурился, мысленно пробуя ауру незнакомки на вкус. Среди общей слабости явственно ощущался отголосок магического дара — такой знакомый, напоминающий о сыром чернозёме после дождя. Землица, надо же! Не частый талант, но полезный.

— Как вас зовут? — склонившись ближе, я постарался смягчить голос.

Ни к чему давить на того, кто только что едва не встретился со смертью.

Губы девушки дрогнули. Заговорила она еле слышно, медленно роняя слово за словом:

— В-василиса. Василиса Ольховская. Мегесса… Магичка… — она запнулась, словно одёргивая себя. — Из простых. М-можно просто Вася, — добавила девушка, и эта простецкая форма имени явно далась ей с трудом.

Я невольно приподнял бровь, отметив эти странности.

— Что вы здесь делали, Василиса? Как наткнулись на Бездушных?

Ответ прозвучал сбивчиво, прерываемый судорожными вздохами:

— Ехала с конвоем в Покров… На машине, — начала она размеренно, но тут же спохватилась, — только она того… сломалась посреди дороги, проклятая. Охрана, значит, поворчала и решила, пускай, мол, починят и догонят…

Она зажмурилась, явно борясь со слабостью. Я покосился на стоящего чуть поодаль Могилевского. Тот хмурился, всем своим видом выражая недоверие. Что ж, я его понимал.

Василиса тем временем продолжила:

— Как только обнаружила присутствие… — она осеклась. — В смысле, как почуяла этих тварей, спряталась в кустах. Думала, авось пронесёт, но они выследили, напали… — она поморщилась. — Дальше не помню толком. Как в тумане всё.

Она вдруг распахнула глаза, вперив в меня пронзительный взгляд:

— Моя сумка… то есть котомка моя! Там, в лесу осталась. Найдите её! — она впилась в меня взглядом, резко и требовательно. — Это жизненно важно!

Последнюю фразу девушка почти выкрикнула, вложив в слова неожиданную властность.

К первой вскинутой брови добавилась и вторая. Полумёртвая бедолага, только-только с того света вытащенная, приказывает толпе неизвестных мужчин. О да, простолюдинка, определённо…

Не успел я ничего ответить, как Василиса со стоном откинулась обратно на дно повозки. Веки её затрепетали и сомкнулись. Похоже, разговор отнял последние крохи сил.

Я мотнул головой Захару, безмолвно веля заняться спасённой. А сам отошёл к Могилевскому, уже маячившему в сторонке.

— Ну и как тебе эта история, а, сержант? — осведомился вполголоса, сверля его пытливым взглядом.

Тот лишь крякнул, почёсывая в затылке:

— Брешет девка, Платонов. Почитай, с начала и до конца брешет.

Я согласно кивнул. Уж больно нескладно звучал рассказ. Немудрено, когда разум после нападений Алчущих едва способен связно мыслить.

— Заметил её одежду? Простая, а манеры выдают барышню благородных кровей. К тому же на запястьях следы от верёвок. Здесь что-то нечисто.

Могилевский сплюнул под ноги:

— Верно мыслишь. Какая охрана в здравом уме бросит женщину в лесу? Тем более магичку? Во-первых, в бою с тварями от неё был бы толк. А во-вторых, за такую потом спросят, если пропадёт или покалечится.

На мой невысказанный вопрос он прищурился и многозначительно добавил:

— Обучение-то магическое недёшево обходится. Академии полновесным золотым рублём берут, да столько, что не все аристократы могут себе позволить. И уж точно простолюдину не по карману будет. Тут либо семья богатая, купеческая, либо покровитель знатный. А ну как эта Василиса кому-то из сильных мира сего приглянулась? Вот он и платит, чтоб дар ейный гранили-наставляли.

— Ничего, может, и выясним правду о нашей новой знакомой, если случай подвернётся…

Мы с Могилевским после битвы в лесу плавно перескочили в разговоре на «ты», и я этому был только рад. Первое время я воспринимал происходящее словно со стороны, как постановку с актерами.

Я привык думать и действовать отстраненно и холодно, как монарх, от слова которого зависят жизни тысяч людей.

Но я больше не король, восседающий на троне и повелевающий армиями. Здесь мне придётся заново заручаться расположением и верностью тех, кто рядом. Собирать вокруг себя единомышленников, помощников, соратников. По крупицам создавать род, а затем империю.