— Благодарю за сотрудничество. — в лучших западных стандартах улыбнулся я: — А теперь объясните машинисту, что для его здоровья лучше отогнать поезд назад в поселок.

Не знаю, о чем чирикали между собой оккупанты, но, через двадцать минут поезд дернулся и покатил в обратную сторону, неторопливо приближаясь к поселку при руднике.

Из доклада прибежавшего зауряд-прапорщика выходило, что сил у врага оказалось значительно больше, чем обнаружил я глазами ворона.

Первоначально наступление булатовских стрелков шло вполне успешно — из кочевников ускользнул только один, на руднике солдаты были захвачены врасплох и быстро перебиты, а вот в поселке начались трудности.

Дважды цепи моих стрелков, зачищавших улицы поселка при руднике, нарывались на контратаки вражеских солдат, по виду индусов. В результате мы потеряли двенадцать человек убитыми и два десятка раненными, «индусы» полегли все, прикрывая эвакуацию бледнолицых сахибов.

— Что с рабочими в карьере? И, вообще, кто это такие?

С рабочими оказалось очень просто — это были бывшие работники рудника, что поведали очень грустную историю. Одним не прекрасным утром жители рудника были разбужены редкими выстрелами и гортанными криками на улицах спящего поселка. Когда народ повалил на улицу, пытаясь понять, что случилось, оказалось, что поселок заполнен вооруженными всадниками какого-то кочевого племени. Попытка оказать сопротивление в надежде, что через минуту-другую на помощь жителям подойдет взвод пехоты Булатовского полка, что охранял рудник, не оправдалась — подмога не пришла. Нанятый незадолго до того, повар, взятый взамен бесследно пропавшего, отравил солдатский завтрак и взвод бесславно умирал в муках и корчах, в своих казармах, а редкие часовые, охранявшие рудник просто старались подороже продать свою жизнь на своих постах.

— Где наши погибшие? Надо забрать с собой…

Прапорщик отвел глаза:

— Тела в овраг за казармой свалили, там их уже зверье местное растащило по окрестностям, а головы на площади выставлены…

— Где площадь?

Н-да, зрелище отрубленных и насаженных на пики голов, выставленных на площади перед зданием управления поселка после месяца нахождения на солнце вызывало одно чувство — хотелось на огнеметном танке пройти по всей степи, до самой Индии, до офиса Ост-Индийской компании…

— Стоп. Тут-же гораздо больше голов… Сколько во взводе было человек?

Первый день ничего не происходило. Подавив разрозненные попытки организовать оборону, кочевники загнали жителей по домам и все на этом затихло. На следующее утро смуглые солдаты в незнакомой форме пошли по домам, сгоняя всех жителей на площадь, причем на каждой улице были один два человека из местных жителей, которые указывали захватчикам, сколько человек проживает в каком доме. Пытавшихся спрятаться находили и, в назидание, убивали, на глазах у родных и соседей, причем делалось это демонстративно жестоко и мучительно, как будто оккупанты хотели спровоцировать безоружных обывателей на сопротивление.

Это рассказывал мне молодой человек, облаченный в длинную нательную рубаху, с матерчатыми опорками, сделанными из толстой ткани, обмотанной вокруг щиколоток и ступней. До того, как поселок превратился в филиал Ада на земле, молодой человек служил на руднике старшим горным инженером. Ещё месяц назад инженера звали Глебом Борисовичем Землянским, а теперь его единственным идентификатором служила цифра «З21», жирно нарисованная черной краской на рубахе, на спине и груди.

— Когда всех собрали на площади, ваша светлость…- продолжал рассказывать инженер: — Там пики с головами солдат уже стояли, их тогда еще узнать можно было. А потом вывели двенадцать человек, это две семьи были наших работников, с рудника, которые ночью убежать пытались. И вот этот, сэр Джонсон…

Палец инженера уперся в стоящего поодаль, среди своих земляков, «счетовода».

— Сказал, что в назидание всем остальным, беглецов казнят и что это будет с каждым, кто попытается бежать или бунтовать. Степняки всем, даже детишкам головы отрубили и по пикам, что заранее были в землю вкопаны, насадили. После этого два парня, из одиноких, пытались убежать, но их не здесь убили, а в степи где-то, а головы вон, с краю торчат. После казни нас всех загнали в сараи, что до этого складами были. У всех обувь отобрали, мужчин погнали на карьер работать, а женщины и дети в сараях безвылазно живут с той поры.

— И какой смысл отбирать у вас обувь? — я не понял замысла цивилизованных колонизаторов: — Вы же по камням еле ходите, у половины ноги изрезаны в кровь…

— А мы им особо не нужны…- усмехнулся инженер: — Сэр Джонсон сказал, что нас слишком много, и мы ленивые. Почти пятьдесят человек работников за это время умерло от истощения и заражения крови, и двадцать женщин и детей…

— Но, если так к работникам относиться, то кто работать будет? Тут не знаешь, где несколько человек найти, работать абсолютно некому, а у англичан такое отношение…

— Ну, если смотреть на все с точки зрения бухгалтерского баланса, индус обходится дешевле, чем наш рабочий, а кроме того, я слышал, как сэр Джонс говорил британскому офицеру, а я немного по-английски понимаю, что это теперь их земля и русские просто должны в диком ужасе бежать отсюда, бросая все…

— Понятно. Хороший рецепт. Что дальше?

— Ну а что дальше? — инженер пожал плечами: — Работали от темноты до темноты, за работу получали три лепешки и миску варева из риса. Хочешь ешь сам, хочешь жене и детям отдай. Я холостой, мне проще, но часть пайки соседям отдавал, а у кого семьи большие — скоро бы начали умирать массово, особенно дети. Как я понял, скоро должны были привезти рабочих из Калькутты, по контракту, и мы бы стали совсем не нужны. Кто остался жив — отдали бы кочевникам.