— Не могу. — Я пожала плечами. — У меня из-за этого ребёнка сердце болит.

— Я так не думаю.

Он всего лишь смотрел, а у меня начали колени дрожать. От его тяжёлого взгляда гнуло к земле.

— Перестаньте. Я всего лишь хочу помочь этой девочке.

— Нет. Вы хотите другого. И я вам это дам.

Он наклонился ко мне, и наше дыхание смешалось. Смотрел прямо в глаза немигающим, будто у змеи, взглядом, а затем прижался сухими горячими губами к моему рту. Я оттолкнула герцога, но легче было бы сдвинуть гору.

Одной рукой он держал меня за затылок, другой перехватил правую руку.

Я выгнула спину, пытаясь хотя бы так разорвать поцелуй, отталкивала от себя его голову левой рукой. Он же будто не замечал моего сопротивления. Прикусил нижнюю губу, скользнул языком по сомкнутым зубам. Я не поддавалась. Тогда он сжал твёрдыми пальцами мой подбородок и заставил приоткрыть рот.

Спустя пару секунд всё прекратилось. Я пятилась, пока за спиной не оказалась стена. Он же стоял на месте и поправлял рукава сюртука. Щёлчком убрал невидимую пылинку, заявил ровным тоном:

— Теперь вы готовы посетить ужин, Лина.

Я открыла рот, собираясь высказать ему всё — и ничего, кроме возмущённого мычания, издать не смогла.

— Вот такой вы мне нравитесь больше. — Он протянул мне ладонь. — Можете остаться здесь и молчать до утра, или идёмте со мной, и я обещаю, что после ужина сниму с вас проклятье. Если, конечно, вы не заслужите новое наказание.

И без слов можно дать понять, как сильно вы обижены и возмущены. Вот только моя пантомима доставила ему удовольствие. Как и моё унижение.

— Идёмте, Лина. Хозяева ждут.

Ужин в доме Андерсонов заведомо не мог доставить мне удовольствия. Я пошла на него, не найдя иного выхода, как подчиниться требованию шантажиста.

Тот ещё и посмеивался по дороге.

— Злость вам к лицу, Лина. Какой взгляд, какая осанка.

Я не отвечала, да и как бы могла. Гад он всё же первостатейный!

Валентайн сопроводил меня к столу, помог сесть и занял место рядом со мной. Хозяева, как мне показалось, хотели посадить нас иначе, но герцог сделал так, как угодно ему.

Я улыбалась и кивала, когда ко мне обращались. Не позволяла догадаться о том бедственном положении, в котором оказалась. Когда на прямой вопрос потребовалось ответить что-то осмысленней нет, да или улыбки, притворилась, что меня мучает кашель. Из-за него мне подали горячий напиток из ягод, которым тут обыкновенно лечат простуду.

Еда показалась безвкусной, компания — отвратительной.

Август Андерсон нежно ухаживал за беременной женой, и при других обстоятельствах я бы растрогалась. А может, и позавидовала бы женщине, которая сумела построить доверительные и заботливые отношения с таким замечательным мужчиной.

Вот только Андерсон не идеал. И теперь я об этом знала. Ясно видела боль и отчаяние в выражении лиц его дочерей.

За столом находились все восемь девочек, включая Макарию и Аделаиду. Наблюдая за ними, я не увидела ни одной искренней улыбки на лицах, ни радости в глазах, не услышала ни шуток, ни весёлого оживлённого разговора. Они вели себя будто механические куклы. Подносили еду ко рту и возвращали её едва тронутой на тарелки. Держали спину ровно, тихо отвечали, когда к ним обращались.

До разговора с Макарией я бы списала такое поведение на страх перед Чёрным герцогом. А теперь видела в общем унынии отражение нелюбви их отца.

Аделаида даже не пыталась бороться. Весь ужин она просидела над наполненной тарелкой, её улыбка казалась вымученной, голос —безжизненным.

Мне и самой кусок в горло не лез, но что-то из предложенных блюд я попробовала, что-то показалось не таким уж и плохим.

Когда появилась возможность покинуть ужин, я попыталась это сделать. Герцог пошёл за мной по пятам, удержал у самой двери.

— Я сниму с вас немоту, Лина. Но вы пообещаете мне не задавать лишние вопросы. Надеюсь, урок вы усвоили.

Мне оставалось лишь надеяться, что снятие проклятья происходит не через поцелуй. На нас смотрело множество глаз.

Герцог коснулся моего подбородка. Удерживая его, провёл большим пальцем от одного края губ до другого. Затем надавил на мою нижнюю губу, вынудив приоткрыть рот, и освободил меня от своих прикосновений.

Я прочистило горло.

— Теперь вы можете говорить, — сказал он.