Бои закончились. Арена, пропитанная пылью, потом и амбициями, на какое-то мгновение затихла. Только шорох шагов, негромкий гул голосов, да редкие выкрики торговцев, пытающихся урвать свою долю внимания, разбавляли тишину. Вся эта суета — лишь послевкусие схваток, расплывающееся в воздухе, как остатки удара, который уже не причинит вреда.

Ланверн, всё ещё наслаждаясь послевкусием собственного триумфа, бросил в мою сторону взгляд, полный снисходительного веселья. Его улыбка была едва заметной, но говорила громче любых слов. Он даже не пытался скрыть подтекст — мол, где же твой благородный род, Айронхарт? Неужели не нашёл в себе смелости выйти на арену? Неужели испугался? Если бы он мог, то наверняка выразил бы это вслух, но Ланверн не из тех, кто тратит слова без необходимости. Глупо было бы ожидать от него чего-то другого. Его выражение говорило за него, как герб на груди: он знал, что его победа не имела вес, но моё отсутствие – ещё какой.

Толпа постепенно редела. Кто-то возбуждённо обсуждал увиденное, споря о самых зрелищных моментах. Кто-то делал ставки на следующий этап, азартно перебрасываясь суммами, будто уже видел будущее. Завсегдатаи подобных турниров знали, что большие деньги крутятся не в поединках, а за их пределами. Где золото, там и власть, а где власть — там и те, кто хочет её урвать, будь то стражи порядка или те, кто обходил их стороной.

Я мельком заметил Юну. Она двигалась по трибуне вместе с группой эльфов и полуэльфов, которые держались отдельной кучкой, словно отгораживаясь от остальных. Они не спорили, не хвастались. Их разговор был сдержанным, но в глазах горел интерес. Кто-то из них победил? Или они просто пришли поддержать своего, несмотря на исход? Юна шла чуть в стороне, молча, но её лицо оставалось непроницаемым, как гладкая поверхность воды. Ни радости, ни разочарования. Её взгляд ни разу не скользнул в мою сторону, но я чувствовал, что она знала – я здесь. Губы её были плотно сжаты, пальцы чуть сильнее сжимали край плаща, едва заметное напряжение в осанке, которое выдаёт больше, чем любой взгляд. Вопрос был только в том, стоило ли мне подойти. Сказать что? Привет, как тебе турнир? Глупо. Как и сам факт того, что я вообще раздумываю об этом.

— Айронхарт даже не участвует, — пробормотал кто-то в толпе, не особо заботясь, чтобы его не услышали. — Видимо, не такой уж он и великий.

Слова, брошенные небрежно, но я уловил их сразу. Глупая, бездумная болтовня, но мой слух зацепился за них, словно мелкий осколок морской ракушки застрявший между пальцами ног. Такие вещи проникают глубже, чем должны. Не потому что я сомневаюсь, а скорее, потому что они звучат слишком привычно. Люди любят судить о чужой силе, даже не имея понятия, что она из себя представляет на самом деле...

Рядом со мной Ева чуть напряглась. Я не сразу обратил на это внимание, но её пальцы легко сжали подлокотник трибуны. Она тоже это услышала. И что важнее — ей это не понравилось. Я заметил, как она повернула голову в мою сторону, её взгляд коротко скользнул по моему лицу, оценивая реакцию. Она привыкла видеть меня уверенным. Привыкла к тому, что я не колеблюсь, не даю слабину. Что всегда отвечаю ударом, если мне бросают вызов. Но сейчас она видела не привычную уверенность, а молчаливое безразличие, которое, возможно, беспокоило её больше, чем если бы я вспылил. И сейчас она ждала, что я скажу, что усмехнусь, что сделаю что-то, что развеет этот момент.

Но я не дал ей ничего. Просто выдохнул и встал.

Трибуны постепенно пустели, превращаясь в однообразные ряды дерева и камня. Шум уходил волнами, оставляя за собой только ветер, который гонял пыль по краю арены.

Я уже поднялся, готовый уйти, когда ощутил лёгкое движение рядом. Не взгляд, не оклик, а именно движение — тонкое, выверенное, как взмах невидимого клинка.

— Ты слышал, что о тебе говорят? — голос был мягким, но в нём чувствовалась острая настороженность. Такая она, Ева.

Я замер, но не сразу обернулся. Уже знал, что услышу. Люди не любят тех, кто выходит из игры, кто не играет по их правилам. Кто не даёт им зрелища.

— Конечно, слышал, — ответил я спокойно, наконец взглянув на неё. — И?

Она стояла слишком близко. Слишком внимательно смотрела. В её глазах не было обычной отстранённости, с которой она привыкла общаться с окружающими. Нет, теперь там читался интерес, почти изучающий.

— Конечно? — переспросила она. — Ты даже не злишься? Они называют тебя трусом. Величественным Айронхартом, который не соизволил опуститься до боя среди простых студентов.

Я позволил себе лёгкую, едва заметную улыбку.

— А ты тоже так думаешь?

— Я думаю, что ты изменился, — сказала она спокойно, без тени сомнения. — С тех пор.

Я не спросил, о чём она. Оба знали ответ. С момента «вспышки».

Я пожал плечами, словно разговор не касался ничего важного.

— Прошло время. Всё меняется. Люди, обстоятельства, взгляды.

— Не настолько, — тихо возразила она. — Что-то внутри тебя сгорело. Осталась только тень.

Я выдержал её взгляд. Она была права. В какой-то момент что-то действительно сгорело. Исчезло. Осталась лишь пустота, которую я заполнял дисциплиной, холодным расчётом и движением вперёд, не оглядываясь.

— Ты видишь то, что хочешь видеть, — наконец сказал я. — Люди любят находить в других отражение собственных страхов.

— Возможно, — кивнула она. — Но твои глаза стали другими.

Я не стал отрицать. Она слишком проницательна, чтобы от неё можно было что-то скрыть. Вместо этого я лишь выдохнул и отвёл взгляд.

Ветер пробежался по трибунам, кружа в воздухе пыль. Ева не шевелилась, ожидая, что я скажу ещё что-то. Я знал этот её взгляд – холодный, проникающий, как игла. Он требовал реакции. Но мне нечего было сказать.