Елисей с его характерной осторожной походкой, Муран, идущий, как всегда, прямо и твердо, и между ними - та самая девушка, теперь уже в чистой одежде, но все так же съежившаяся, будто пытается стать незаметной.

"Черт возьми!" - мысленно ругаюсь. Последнее, что мне сейчас нужно - объяснения и вопросы.

Быстро разворачиваюсь и почти бегом спускаюсь по лестнице, перескакивая через поврежденные ступени. Камни скользят под ногами, но я сохраняю равновесие - годы тренировок дают о себе знать.

Выхожу из башни и быстрым шагом направляюсь к ним, прокручивая в голове правдоподобное объяснение своего отсутствия. Ворота могут подождать - сейчас главное не спугнуть доверие, которое и так висит на волоске.

"Интересно, что заставило их покинуть лагерь?" - мелькает мысль, пока я пробираюсь через груды камней и разрушенные заборы. Возможно, девушка наконец заговорила... и рассказала что-то, что заставило Елисея действовать.

Так или иначе, мне нужно взять ситуацию под контроль. И сделать это быстро.

Я стремительно выхожу из тени, перекрывая им дорогу в последний момент, когда они уже готовы были свернуть за угол.

– Что вы здесь делаете? – мой голос звучит резче, чем планировалось.

Елисей делает шаг вперед, его глаза серьезны:

– Мы искали тебя. Радослава рассказала кое-что важное о тумане. Кажется, она знает, где могут прятаться выжившие.

Девушка, закутанная в слишком большую рубаху, ежится, когда ветер бросает в нас горсть песка.

– Он уже близко, – шепчет она, натягивая ткань на нос. Голос становится приглушенным. – Дышать этим песком... нельзя. Он прожигает легкие изнутри.

Я пристально изучаю ее лицо, пытаясь разглядеть правду в этих широко распахнутых глазах.

– Расскажи подробнее, – требую я, но вижу, как ее зрачки расширяются от страха.

Она резко озирается, ветер треплет ее одежду, делая фигурку еще более хрупкой.

– Бежим! Сейчас! – в ее голосе слышится чистая паника.

Во мне борются противоречивые чувства. Да, я сам привел ее в лагерь. Но в прошлых жизнях я слишком часто видел, как враги используют женщин и детей в своих играх. Они кажутся беззащитными, вызывают желание помочь... а потом втыкают нож в спину.

– За мной! – мой приказ звучит как удар хлыста.

Я вспоминаю крепкий дом, замеченный по пути к башне – его каменные стены выделялись среди полуразрушенных соседей.

Мы бежим по пустынным улицам, ветер воет в ушах. Дом действительно выглядит надежным убежищем – массивная дубовая дверь с железными скобами.

– Заперто, – констатирую я, тряся ручку.

Муран молча отодвигает меня плечом. Его мощная фигура на мгновение напрягается, затем – резкий рывок. Дверь с треском поддается, замок с позорным звоном падает на каменный пол.

Вот это сила…

Мы врываемся внутрь, сразу же заваливая дверь тяжелым сундуком. Помещение погружено в полумрак, лишь узкие лучи света пробиваются через ставни.

Пыль висит в воздухе, но здесь хотя бы можно дышать. Я поворачиваюсь к Радославе, и мой голос звучит как сталь:

– Теперь говори. Все, что знаешь. И быстро.

Мои пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки. В этом полумраке трудно разобрать – дрожит ли она от страха или что-то скрывает. Но сейчас мне нужны факты, а не догадки.

За окном ветер завывает все громче, и в его голосе слышится что-то... неестественное. Будто тысячи шепчущих голосов сливаются в один протяжный стон.

Время истекает.

Радослава съеживается в углу комнаты, её пальцы нервно теребят край рубахи. В щели ставней пробиваются узкие лучи света, пересекая её лицо полосами теней.

— Мгловей пришёл... когда зацвела черёмуха, — её голос дрожит, словно струна. — Сначала он был тонким, как вуаль... Люди смеялись, шли сквозь него. А потом…

Она резко сглатывает, глаза расширяются.

— Потом он начал забирать.

Я скрещиваю руки на груди, чувствуя, как мурашки бегут по спине.

— Как именно?

— Тени... — её пальцы сжимаются в кулаки. — Они выходят из тумана. Хватают. Иногда... иногда люди сами идут. Без глаз. Без души.

Елисей бледнеет. Муран хмуро сжимает челюсть.

— Наши воины... — Радослава опускает голову, — лучшие из лучших... Мечи проходили сквозь них. Как сквозь дым. А они…