Пернатые, тем временем, продолжают:

– Как не стыдно…

– Грабить прихожанку дома Господнего…

– Вопиющая наглость!

– Патер Бернард, храни его, Боже, приносит булку…

– Каждое воскресенье! Для меня!

– Для меня, слышите?!

– Для меня, а не для вас!

Похоже, что на Карри шквал реплик не произвел ожидаемого впечатления. Во всяком случае, ее пульс остался прежним.

– А мы что, – говорит она, – не Божьи дети? Мы тоже прихожане.

Голубиный хор заголосил:

– Напугали меня!

– Напугали!

– Напугали…

– А не надо было пугаться! – ответила Карри. Затем добавила: – Ты улетела, а булку бросила. На ней же не было таблички с именем хозяйки.

Я решил поддержать:

– И вообще, на все воля Божья. Мы не грабили, нам Бог послал.

– Вот именно, – соглашается Карри, – мы лишь смиренно приняли его дары.

Птицы опять подняли возмущенный гвалт, некоторые переговариваются друг с другом. Крылья хлопают, кружатся в воздухе пушинки и перышки, а я гляжу на все это, и меня не отпускает недоумение, перевожу взгляд на Карри.

– Почему ты говоришь с ними, как с кем-то одним? Их же много! И почему они говорят о себе в единственном числе? Одинаковым голосом…

– Все просто, – отвечает Карри, – они и есть кто-то один. Вернее, одна.

Она обратилась к птицам:

– Кстати, как тебя звать-то?

Голубиная эскадрилья наперебой загалдела:

– Марта!

– Фрау Марта…

– Отобрали хлебушек у старой Марты, негодники!

– Прости их, грешников, Всевышний…

И так далее.

Голуби шумят, как на митинге. Карри, усевшись к ним лицом и взяв меня на руки, объясняет в ухо:

– Некоторые личности в перемире живут в телах птиц. Как правило, не в одной. А в целой стае! Голуби, воробьи, вороны… Ты видел, как летает стая птиц?

– Да. Похоже на единый организм.

– Это потому что ими управляет одно сознание. Хаотичное, противоречивое, но все же одно. В мире людей таких обычно ждет палата в психушке. Разговаривают сами с собой, несут всякий бред… В одном теле им тесно, мысли роятся, как в улье, выход из которого закупорен. Зато здесь, в перемире, обретают ту форму, в какой им легко и свободно.

Карри почесала мохнатую форму, в которой легко и свободно мне, и продолжила:

– Причем, если в стае обитает, например, сознание мужчины, это вовсе не значит, что все голуби там мужского пола. Голос – да, остается за хозяином. Но разговаривают им как голуби-мальчики, так и голуби-девочки.

– Обалдеть! – воскликнул я.

Затем обратился к голубям:

– Не бойтесь!.. То есть, не бойся. Хоть я и кот, но кушать вас… Тьфу ты! Тебя! Не собираюсь.

Птицы снова завели шарманку в стиле религиозного негодования, тем не менее, парочка пернатых «мыслей» старой фрау Марты приземлилась на перила, где сидим мы с Карри.

– Хочется верить… – начала первая.

– …что моего хлеба тебе достаточно, – закончила вторая.

– Морда ненасытная! – тараторит стая. – Вор! Нахал! Обжора!..

Но тараторит тихо. Видимо, чтобы я не сцапал этих двух.

Я оглядел всю крылатую братию.

– Как непривычно говорить с ними на «ты».

– Это и не обязательно, – поясняет Карри, – можно на «вы». Многим стаям так даже предпочтительнее. Кстати, император Петр Великий был вхож в перемир в облике вороньей стаи. Быть птицами ему нравилось больше. Потому его тени были вынуждены…

– Кто? – не понял я. – Какие еще тени?

– Люди, которым известно о перемире, – отвечает Карри, – но которые не могут по нему путешествовать. Не умеют превращаться в животных, использовать даймены и так далее… Просто наблюдатели. Перемир иногда приоткрывает для них занавес, подсмотреть одним глазком, но не более.

– Понятно, – кивнул я.

Карри продолжает:

– Так вот, тени из ближайшего окружения Петра, посвященные в его секрет, были вынуждены вести беседу с кучей сердитых ворон. Нрав у царя, говорят, был тот еще! В общем, Петр так привык слышать «вы» в адрес своих вороньих ипостасей, что издал указ. Где было сказано, что ко всем важным персонам отныне надобно обращаться во множественном числе. «Вы».

Не успел я вдумчиво переварить сию историческую справку, как опять началось:

– Ишь ты, какая умная!

– Терпеть не могу ворон…

– Коты, вороны…

– Одно слово – бандиты!

– Ур-р-р…

– Ур-р! Ур-р! Ур-р!

– Ур-р-р-р-р!

Голуби, все до единого, разом утратили способность издавать речь, воркуют на своем голубячьем.

«В чем дело?» – попытался спросить я.

Но вышло лишь:

– Мяу!

И я понял: приближается человек!

Птицы сорвались с балок, под крышей колокольни закрутился смерч хлопающих крыльев, летучий хоровод сгущается вокруг лестницы. Карри опустила меня рядышком на перила, а когда я обернулся к ней – там уже бело-рыжая кошка.