«Хорошо-то как! Может, и правда… бороду отпустить? На такое, вроде бы, начальство смотрит сквозь пальцы. Но… как-то не подходит борода к гусарскому мундиру!».

Еще Плещеева, то есть Плехова останавливало то, что, насколько он помнил из ранее прочитанного и увиденного, ссора Лермонтова и Мартынова началась именно по поводу кавказского костюма и общего вида последнего. Едко и зло подколол того поэт, типа: «Головорез-абрек опереточный!». И была эта подколка сколь зла, столь и глупа — Мартынов, майор к тому времени, был и впрямь вояка уважаемый и храбрый, а в горской одежде ходил, потому что и правда удобнее мундира.

А вот у Плещеева никаких заслуг пока нет. Последнюю стычку не считаем, это первая ступенька в долгом пути к уважению людей. Если будут еще следующие ступени, а то — «Вот пуля пролетела и ага!».

В бане Плещеев с удовольствием огляделся. Сумели хозяева обустроить все по уму! Сама банька была невелика — метра три на три, не больше. Но все было в наличии, чтобы не просто обмыться, а сделать это с чувством. Печь, сложенная из дикого камня, с вмурованным в верхнюю плиту большим чугунным казаном под горячую воду. Бочка дубовая в углу — под холодную. Пара широких лавок и — самое главное в бане — широкий и длинный полок из толстых досок.

«Только вот… темновато!».

Света от небольшого оконца, затянутого каким-то пузырем, почти и не было. Да и на улице уже ощутимо смеркалось, потому — горела в поставце рядом с входной дверью лучина, чей свет отражался в воде подставленной снизу на пол деревянной шайке.

Двери позади него скрипнули, потянуло по полу свежим, прохладным воздухом.

— А жар-то какой! — охнули негромко позади.

Женским голосом… Плещеев обмер, по затылку прошлось колкой горячей волной непонятное чувство — то ли испуг, то ли озноб, то ли током ударило? И мысли шальные заметались в голове:

«Это… это что же? Глаша? Это чего она? Или… Анька? Да не… не может быть! Ох… а что делать-то?!».

— Ты бы курилку загасил, что ли… А то ведь не взойду, застесняюсь! — негромко, почти шепотом снова донеслось от двери.

— Чего загасить? — хрипло переспросил корнет.

— Курилку… Вот же бестолочь! Ну… отщеп. А-а-а… лучину! Лучину погаси! — зашептали сзади со смешком.

«Не, не Глаша! И, слава богу, не Анька! А кто?».

Он на негнущихся ногах прошел к поставцу и, дунув, погасил слабый огонек.

— Ну вот… а то так и простыть успеешь, пока он додумается…, - снова хихикнули позади. Босые ноги прошлепали по полу к полку.

Лишь белое пятно нижней рубахи виднелось. Лица было и вовсе не разобрать.

— Ты кто? — оторопело спросил Юрий.

— Кто, кто… Навка! С Подкумка поднялась! — засмеялась женщина, — Тебе какая разница — кто я? Ты парить меня думаешь или так и будешь стоять столбом?

Откашлявшись, Плещеев подошел к женщине.

«Не видно же ни хрена!».

— Помоги рубаху стянуть… Прилипла к спине. Говорю же… как в таком жаре мыться-то можно…

Юрий, подхватив подол рубахи, потянул ее вверх.

— Да осторожнее ты! Порвешь еще! — снова засмеялась неизвестная, потом перехватила край сорочки из рук «неумехи».

Дотянув ткань до лица, женщина замерла и снова засмеялась тихо, будоража и так неспокойное сердце корнета:

— Завязки развязать забыла… Вот же… безголовая! — она снова опустила руки и принялась развязывать шнурки.

Но упасть подолу вниз было не суждено: опомнившись, Плещеев несмело приобнял женщину за талию.

— Да подожди ты… не торопись, дай развяжу. А ты что же… совсем молоденький, что ли? Как опешил… Иль нет? А мне Глашка сказала — красавчик такой… Пойди, говорит, спинку потри! Соблазнила меня…

Ростом она была совсем невысокой, головой — не выше груди Юрия. Но тело было крепкое, и ягодицы — ядреные, за кожу не ухватить! Дождавшись, когда женщина все же стащила с себя рубаху, он, наклонившись, потянулся губами к ее губам.

— Смотри-ка… целоваться лезет! Вот же… охальник! — засмеялась она, и тут же охнула, упершись небольшим мягким животиком в налитый кровью «орган» Плещеева, — Да уж… тут есть что помыть…

Юрий начал целовать ее, но губы женщина стиснула довольно крепко. Тогда он стал покрывать поцелуями ее лицо, шею, плечи.

— Ох, ты… ласковый какой! А куда руку-то… разве ж можно туда рукой-то…

— А почему же нет? Они у меня чистые. Должен же я проверить — не морок ли ты? А то… вдруг банник шалит? — горячечно шептал всякую ерунду Плещеев.

— Скажешь тоже… банник! Ох… Ты все же… полегче! — отреагировала она, когда ему удалось просунуть руку к лобку.

Взрыкнув, корнет подхватил женщину за талию и усадил перед собой на полок. А потом…