— Не обижайте, ваш-бродь! Подарок-то еще вчера был готов, да только некоторые упрямые стариканы решили посмотреть на вас. Дескать, не ошиблись ли в человеке. Вот… Решили, что — не ошиблись, стал-быть…

По требованию стариков Плещеев прошел в комнату, где ночевал, и с помощью Ефима и Никиты переоблачился. Подарок казаков включал в себя полный комплект черкесской, в данном случае — казачьей, одежды. Здесь была бурка черного цвета и башлык темно-серый; а кроме того — бешмет серого шелка, толстого и немного грубоватого; черкеска зеленовато-бурая, штаны черные, но не шароварами, как принято у казаков, а довольно узкие, горские. Отдельно, с заметным пиететом, Ефим вручил Юрию темно-серую каракулевую папаху. Головной убор был не глубоким, как у горцев, а, скорее, похож на кубанку. Гладких, прохладных и шелковистых завитков околыш был высотой сантиметров двадцати, верх был синего сукна и с перекрестьем серебряной тесьмой.

Корнет понимал, что все вместе это тянет на весьма немалую сумму. Стоимость предложенного, но не принятого вороного, возможно, была выше. Но — ненамного!

— Ичиги вот только брать побоялись — а ну как по ноге не подойдут! — пояснил Ефим.

Но к костюму вполне подошли гусарские ботики — как временный вариант.

Когда Плещеев вышел вновь на веранду, общество некоторое время молча разглядывало его. Затянувшееся молчание неуместно нарушила Анька. Девчонка прыснула в кулачок и, захлебываясь смехом, пробормотала:

— Абрег вылитый! Чисто черкес!

На нее покосились с неодобрением, но потом дед Ефима признал:

— Да, ваш-бродь, прям псыхадзе. Вы уж простите, за-ради бога, но… горлохват убыхский. Видом если.

Плещеев потер ладонью подбородок.

«Ну, да… уже дня три, а то и более не брился. Подзарос!».

Общая чернявость корнета, корни бабки-грузинки, сыграли с ним такую шутку. И был он немного смущен реакцией присутствующих.

Ефим задумчиво оглядывал его:

— Вы, ваш-бродь, ежели еще пару недель не побреетесь, вполне за местного сойдете. Вами, извиняюсь, где в станицах детишек пугать. Шрам еще этот…

«Х-м-м… даже и не знаю — это комплимент или нет?».

По знаку деда Ефим вынес из дома сверток:

— А вот от нас еще подарок…

Развернул.

«Пояс кожаный, с бронзовыми, похоже, бляшками-украшениями. Богато украшен, пусть не серебро, но… Красиво! И… кинжал!».

Вот этот подарок для Плещеева был спорным: кавказский кинжал, в его представлении, был не очень практичен. В быту не используешь — невместно таким кинжалом хлеб или мясо резать. В бою? А как им сражаться? Существенно длиннее обычного ножа, что не всегда в плюс, но короче шашки. И обоеруким Юрий никогда не был. Но… Подарок же! Причем здесь это такой подарок — очень статусный. Юрий вынул клинок из ножен, осмотрел его, дыхнул на сероватую сталь с видимым рисунком тонкими нитями, подождал, пока испарина убежит с булата, нежно провел рукой:

— Любо! Любо, братцы!

Пришлось снова пить! А что поделать? Хорошо еще, что пришедшие, выпив немного и закусив недолго, удалились. Но спеть все-таки пришлось — присутствующие, а особенно Никита явно этого ждали:

И Плещеев облегченновыдохнул, все же отношения у него с казаками Кабардинки складывались такие, что и не сразу скажешь — а как благодарить людей за оказанные знаки уважения?

— Поплотнее поужинаем после, Юрий Александрович! После бани. Негоже в баню с полным брюхом ходить! — пояснил ему Ефим.

Первыми в баню пошли бабы. То по традиции — и помоются, и в бане приберут, пока еще жар не сильный. Выждав время, пока баня вновь наберет жара, туда подались дед с Некрасом — кости погреть.

— А мы с вами в край пойдем, чтобы никто в затылок не дышал да в спину не толкал! — подмигнул ему Ефим, — Пивка возьмем. У меня жерех вяленый есть, дружок с Кизляра прислал.

С Ефимом они сделали три захода. Упарил его казак, как есть чуть не сгубил! Дубовые веники были душисты, и управляться ими казак умел. Хорошо еще, что выходили под навес у сложенной из камней и обмазанной глиной бани, сидели на скамье, отдыхивались. Пили пиво всласть, заедая его вкусными и жирными рыбинами. Рвали их руками на большие, ароматные куски. Здесь все продумано было у хозяев, даже стол стоял за высоким плетнем.

— Бабы-то тоже, бывает, любят посидеть с пивком после баньки. Или с чайком. Вот, значит, плетень и поставили, чтобы им не смущаться…

Перед последним заходом в баню Ефим озабоченно заглянул в кувшин:

— Ишь ты… Пиво-то кончается! Ты, ваш-бродь, в баню иди грейся пока. А я за пивом схожу, с ледника холодненького принесу.

Когда ты чистый телом, аж дышится легче! Кожа, казалось, поскрипывала от чистоты. И волосы на голове тоже: проведи по ним рукой — явственно же скрип слышится!