Чувствуется мне, это очередная игра мелкого ушлёпка. Как-то упомянул Игнатушка, что весь районный отдел стражи под контролем его папашки. Иначе объяснить своё заключение не выходит.

По привычке оцениваю прочность решётки, расположение коридорных ламп, расстановку стражи. Дежурный, сидевший за столом в конце коридора, листал книгу, изредка поднимая взгляд, чтобы проверить камеры.

В голове уже есть два-три варианта побега, если ситуация действительно прижмёт к стенке. Прутья решётки старые, металл устал от времени и сырости. Замок примитивный, открывается обычным ключом, висящим у дежурного на поясе. Окон нет, но вентиляционная отдушина достаточно широкая, чтобы в неё мог протиснуться человек моей комплекции.

Но пока не буду форсировать события. Спешить некуда. Так что ложусь на койку, кладу руки под голову и закрываю глаза.

Что может случиться худшего? Наказания за поджог мне известны, но сначала придётся доказать мою вину. А для этого нужны улики, свидетели, мотив… Пусть у Ковалёва что-то заготовлено, но насколько тщательно?

Если же он попытается использовать стражу порядка, чтобы устранить меня физически, то только подпишет себе приговор. Даже в этом коррумпированном мире существуют процедуры и протоколы. Прикончить задержанного в камере — слишком очевидный ход, слишком много вопросов потом.

Так что выберусь отсюда — рано или поздно. И тогда не только Игнатушке, но и всему его роду придёт конец. Без шуток. Я тот ещё злопамятный тип.

* * *

Кабинет майора Грушина был точным отражением своего хозяина — безвкусное помещение с претензией на солидность. Дубовый стол, слишком большой для комнаты, парадный портрет Императора в пышной раме, дешёвая хрустальная люстра, криво висящая на потолке. На стенах развешаны грамоты, многие из которых были получены за выслугу лет, а не за реальные заслуги.

Ксения Елагина стояла посреди этого «великолепия», сохраняя идеальную выправку. Разноцветные глаза смотрели прямо перед собой, будто ей не хотелось задерживать взгляд на хозяине кабинета дольше, чем требовали приличия.

— Елагина! — майор Грушин расхаживал по кабинету, тяжело переваливаясь с ноги на ногу. Пол под его ботинками скрипел, стонал бедолага под таким весом. — По какой причине ты его отпустила?! Он же главный ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ!

Последнюю фразу майор выкрикнул, брызжа слюной на документы. Одной рукой он придерживал сползающий китель, а второй требовательно тыкал пухлым пальцем-сарделиной на дверь, за которой увели задержанного Волкова.

— Действую согласно протоколу, господин майор, — Елагина оставалась бесстрастной. — Поскольку вина гражданина Волкова не доказана, а прямых улик против него нет, у меня не было оснований задерживать его на срок более трёх часов без предъявления обвинения.

Грушин фыркнул, сел в кресло и вытянул носовой платок, дабы промокнуть вспотевший лоб. Утро выдалось жарким, а форменный мундир был слишком тесен даже после недавних переделок у портного.

— Не доказана?! Даже если он СЛУЧАЙНО оставил нагреватель — это не снимает с него ответственности! — он нервно швырнул платок на стол и потянулся к коробке с леденцами. — И при том, Елагина, если он сбежит, как я буду отчитываться, что преступник был в руках, но мы сами его выпустили?!

Толстяк яростно разворачивал леденец, но пальцы, толстые как сосиски, никак не справлялись с обёрткой. Наконец, смяв бумажку, он засунул конфету в рот и продолжил, чавкая:

— И вообще! Что там разбираться?! Ситуация очевидна! Малец так спешил на гульки, что не выключил нагреватель и сжёг семь домов! Отправить его на север, пусть отбивает рубеж от немцев в холодине, никаких ему больше нагревателей!

Майор затрясся от собственной шутки, довольный своим же остроумием.

— Зато не спалит! Там же лёд кругом, да снежная пустошь! Уха-ха-ха! — как же довольно он хлопал ладонью по столу.

Елагина вздохнула. Её карий глаз потеплел от усталости, а серый, наоборот, похолодел.

— Меру наказания будет определять суд, Вениамин Семёныч, — напомнила она майору об элементарных принципах судопроизводства. — Это не в нашей компетенции. Наша задача — установить истину.

Грушин мгновенно помрачнел. Ой как не любил он, когда ему напоминали о границах его власти, особенно подчинённые. И уж тем более — подчинённые-женщины.

— Ты всегда такая правильная, Елагина, — проворчал он, барабаня сардельками по столешнице. — Всё за правила цепляешься. Вот только службу в таком тоне не построишь. Иногда нужно быть… гибче. Понимаешь, о чём я?

— Вполне, господин майор, — её голос стал только холоднее. — Но предпочитаю придерживаться протокола. Так меньше шансов совершить ошибку. Особенно в деле, которое привлекает столько внимания.

Грушин поморщился — последняя фраза была прямым намёком на повышенный интерес общественности к пожару, уничтожившему половину переулка.

— Ладно, — махнул он. — Езжай, выясняй всё, раз так хочется. Проверяй его алиби, ищи свидетелей. Но малец останется под стражей. И это не обсуждается!