— Как прикажете, Вениамин Семёныч, — Елагина коротко склонила голову в знак подчинения. — Разрешите идти?

— Иди уже, — Грушин потерял к ней интерес, переключив внимание на бумаги, ожидавшие его подписи.

Когда дверь за следователем закрылась, он некоторое время ещё сидел неподвижно, прислушиваясь к удаляющимся шагам. Затем, удостоверившись, что коридор опустел, выдвинул нижний ящик стола и достал сложенный вчетверо лист дорогой бумаги.

Письмо доставили час назад через особого курьера. Майор вздохнул и в который раз перечитал аккуратные строчки, выведенные тонким каллиграфическим почерком:

«Истязайте Волкова, но не убивайте. Я хочу, чтобы он страдал. Оплата в трёхкратном размере.»

Подписи не было, но в этом и не было необходимости. Грушин прекрасно знал, кто стоит за письмом. Этот человек уже не раз пользовался его «услугами». И всегда щедро платил.

Толстяк сложил письмо, спрятал в ящик и запер на ключ. Затем вытащил из кармана мундира лакированный портсигар, достал папиросу и закурил. Дым медленно поднимался к потолку, витая в солнечном свете, проникающем через пыльное окно.

— Интересно, что этот пацан натворил, что им так заинтересовались, — пробормотал Грушин, выпуская кольцо дыма. — Должно быть, что-то личное.

В дверь постучали, и майор поспешно затушил папиросу в чайном блюдце.

— Войдите!

В кабинет заглянул молодой стражник:

— Господин майор, задержанный Волков помещён в камеру номер восемь.

— Хорошо, — кивнул Грушин, пряча блюдце с окурком в ящик. — Пусть сидит. Никаких контактов, никаких посетителей. И скажите Крапивину, чтобы заступил на ночное дежурство.

— Так точно, — стражник козырнул и вышел.

Майор проводил его взглядом и откинулся в кресле. Крапивин был известен своей особой жестокостью к заключённым. И творил её не собственно ручно, а через самых отпетых заключенных нижних этажей. Волкову предстояла нелёгкая ночь.

— Как и было велено, — усмехнулся Грушин, рассасывая новый леденец. — Пацан намучается. Может, даже решит повеситься. Но сначала пусть побудет в тревожном ожидании. Иногда это страшнее самой боли…

Глава 4

Просыпаюсь от громкого металлического лязга — какая-то падла методично колотила дубинкой по прутьям решётки. Открываю глаза и вижу дежурного стражника — не того, что был днём, а нового, с недельной щетиной и шрамом, пересекающим правую щеку. В его маленьких глазках прям читалось удовольствие, которое особо одаренные индивидуумы получают от осознания своей власти над другими.

— Эй, пацан, — прозвучал его скрипучий, сиплый голос. — В твоей камере будет санитарная обработка. Тебя временно переводят в другую.

Сажусь на шконке, разминая затёкшие мышцы. За крохотной форточкой под потолком виднелся клочок ночного неба — тёмно-синий, почти чёрный. Должно быть, проспал до самого вечера. Оглядевшись, замечаю, что в соседних камерах творится такая же суета — других заключённых выводят, строят в шеренгу. Видимо, действительно стандартная процедура, хоть и в странное время.

Чтобы стража так заботилась об условиях содержания преступников? Да-да, конечно. А дезинфекцию небось проведут с хлоркой и жёсткими щётками. И за что такая честь именно сегодня?

Послушно поднимаюсь, когда дежурный открыл камеру. Второй охранник уже ждал снаружи, сжимая в руке эфирную дубинку — короткую палку с кристаллом на конце, способную при активации вырубить человека.

— Руки за спину, — проворчал небритый со шрамом. — И без глупостей.

Выполняю команду, позволив им конвоировать меня по коридору. Мы миновали стражника за столом — совсем молодой с испуганными глазами, должно быть, новобранец. Он старательно делал вид, что не замечает происходящего, уткнувшись в бумаги.

Вместо того чтобы присоединиться к другим заключённым, которых вели наверх, мы свернули к узкой лестнице, ведущей вниз. Ступеньки стёртые, с выбоинами. Представляю, сколько тысяч ног прошлись по ним. С каждым шагом вглубь становилось холоднее.

— Мы к дракону в подземелье спускаемся, что ли? — шучу с улыбкой. Старая привычка. Люблю поюморить в такие напряжённые моменты.

Оба стражника переглянулись.

— Хуже, — буркнул тот, что постарше. — Советую тебе там не выделываться, а лучше делать, что скажут.