— Добрый вечер, — бросил Глеб, подвинул один стул для Анны, на другой присел сам, не дожидаясь приглашения.

Мельников смерил их долгим взглядом, будто силясь припомнить, кто они такие. Наконец в его мутных глазах мелькнуло что-то похожее на озарение.

— Убирайтесь, — с трудом пробормотал он.

— В который раз пытаетесь прогнать нас? — спросил Глеб. — А почему, хотелось бы узнать? Боитесь, что мы узнаем нечто такое, что нам знать не надо? Что такое вы скрываете, Семен Николаевич?

— Убирайтесь!

Мельников попытался встать и ударить кулаком по столу, но был настолько пьян, что лишь приподнялся на непослушных ногах, вяло хлопнул ладонью и тут же рухнул обратно на стул, будто мешок с соломой.

— Коньяком голос совести не заглушить, — сказал Глеб. — Поделитесь с нами, что же вас так терзает изнутри, помимо смерти сына? Дело же не только в этом?

— Я вам уже всё сказал, — пробормотал Мельников. — Я вам велел убираться. А вы снова пришли. Я уже звонил этому… вашему… Князеву… И вот вы снова тут. Что вам непонятно? Уйдите…

В комнату вошла Ефимия держа поднос, на котором дымился кофейник. Она старалась не глядеть на хозяина, но её руки так дрожали, что посуда выбивала быструю металлическую дробь. Служанка опустила поднос на стол и быстро упорхнула.

Глеб сам взял кофейник, налил чашку, придвинул её к Мельникову.

— Выпейте, — сказал он. — Может хоть в чуть более трезвом уме вы поймёте, что от вашего молчания могут пострадать другие люди.

— Пшёл к чёрту…

— Семен Николаевич, — холодно сказала Воронцова, — прекращайте вести себя, будто сапожник после получки. Вам это не к лицу. Вспомните о чувстве собственного достоинства, ежели его у вас хоть на каплю осталось. Мы пришли не ваши пьяные крики слушать, а побеседовать об обстоятельствах смерти вашего сына. Но если вам не интересно помочь нам разобраться с тем, умер ли Василий естественной смертью или это было убийство…

Она пожала плечами.

— Тогда мы с Глебом Яковлевичем, пожалуй, пойдем. Не будем тратить на вас время.

На протяжении всего её монолога Мельников вперивался в Воронцову тупым мутным взглядом. Когда она закончила повисла долгая пауза. Наконец он взял чашку и в несколько глотков выпил ещё дымящийся кофе. Тяжело закашлялся, вытер губы краем скатерти.

— Зачем вы пришли? — спросил Мельников.

— Лукина, Дарья Ивановна. Имя вам знакомое, не так ли?

При её упоминании Мельников чуть вздрогнул, кивнул.

Воронцова сцепила пальцы, подалась вперед.

— Расскажите, при каких обстоятельствах вы с ней познакомились.

— Вы не знаете, через что я прошёл, — пробормотал Мельников-старший.

— Это вы уже говорили, — сердито бросил Глеб. — Если не хотите дать нам больше конкретики, возможно убийца вашего сына так и останется на свободе.

Семен Николаевич налил дрожащей рукой себе ещё одну чашку кофе и одним глотком выпил её, будто кипяток вовсе не обжигал ему горло. Вытер тыльной стороной ладони губы.

— Уж больше десяти лет прошло, — наконец заговорил он, — а я тот проклятый вечер, как вчера помню. Мы с акционерами удачное закрытие сделки отмечали, а жена моя, Агнессочка, и Васенька на машине ехали из города, театр смотрели.

Лицо Мельникова исказила жуткая гримаса боли, словно в нем проворачивали нож, он снова потянулся за бутылкой, но Глеб перехватил её и отставил в сторону.

— Дождь тогда лил, как из ведра. На улицах воды по колено. И вот звонят мне. Говорят… Нету больше твоей Агнессочки. Этот ублюдок водитель с управлением не справился и машину в кювет завалил. И всё. И нету моей дорогой больше.

Мельников всхлипнул и двумя ладонями растёр по лицу катящиеся слёзы.

— Его счастье, что он тоже на месте погиб, — продолжил рассказ отец, — иначе бы я своими руками его… эту гниду… задушил бы… он бы у меня…

— Семен Николаевич, — перебила его Анна, — а что случилось с Василием?

— Его в больницу отвезли, — слегка отстраненно ответил Мельников. — Он в себя не приходил. Долго. Больше месяца. Просто как будто спит. Вот вроде живой. А вроде и не живой совсем. Бледный такой. Худой весь. Будто покойник. Только дышит ещё.

Он нервно выдохнул и продолжил:

— Я лучших лекарей выписывал. Лучших целителей. Всё обещал, что попросят, лишь бы Васенька мой проснулся. А они только руками разводили. Не знаем, дескать, ничего сделать не можем. Не получается ничего. Только ждать. И я ждал. Ждал и молился, денно и нощно. И вот однажды чудо случилось. Он открыл глаза.

— Но дальше что-то произошло? — спросила Анна.

Мельников кивнул.

— Он сначала очень слаб был, но тут целители ему помогли. Василий быстро окреп, говорить начал. Только не узнавал никого и ничего. Даже меня не признавал. Боялся всего. Не понимал, где находится, как ему не объясняли.