— Вы что себе позволяете? — прошипел он. — Заморозить меня решили? Хотите, чтобы я заболел и умер, да?

— Я просто…

— По какому праву вы меня в квартиру мою не впускаете?

— В «вашу»? — усмехнувшись переспросил Глеб.

— Ладно, в «нашу», если вам так будет спокойнее.

— Не припоминаю я, чтобы вы платили свою часть квартплаты.

— Квартплату? Свинство требовать с меня какие-то деньги! Форменное свинство!

Кот торопливой рысью пробежал через комнату, запрыгнул на стул, оперся передними лапами на край стола, осмотрелся.

— Где еда? Почему пусто? Окна закрываете, ужина нет. Я уже понял, что мне не рады в этом доме, но сколько мне терпеть подобные издевательства?

— Я только что пришёл…

— Только что пришли, но уже балуетесь вином и бутербродами? Всё, ваша ложь и пренебрежение меня окончательно утомили, Глеб Яковлевич. Сердце мне разбиваете. Сухарь с начинкой из безразличия. Сил моих больше нет это терпеть. Слова вам больше не скажу, всё, хватит с меня. Даже не пытайтесь со мной заговаривать. Вы мне не интересны. Всё.

Порфирий демонстративно отвернулся к стене. Глеб пожал плечами и снова опустился в кресло. Повисла мучительная трехсекундная тишина.

— Так, прекратите меня игнорировать. Это невыносимое нахальство! — тут же взорвался Порфирий. — Вы меня вообще не цените. Я тут говорю, говорю, беспокоюсь о нём, а он знай себе сидит, ухмыляется, да помалкивает.

Кот в ярости взметнул пушистым хвостом.

— Уйду от вас, так и знайте. Меня уже подполковник Игнатьев к себе жить зазывал. Приличнейший человек. Не то что некоторые.

Кот искоса сверкнул на Глеба зелёным глазом, чтобы стало совершенно точно понятно, кто тут совсем не тянет на «приличнейшего человека».

— В буфете бутылка молока есть, будете? — спросил Глеб.

— Буду ли я? Буду ли я? О небеса, свершилось чудо, в доме, где и хлебной крошки не подадут дорогому гостю, расщедрился сквалыга! Бросил зелёный медяк страждущему, в невероятной щедрости. Ну что сидите, несите уж, ладно, бог с вами.

Посмеиваясь, Глеб поднялся, сходил на кухню, налил в блюдце молока и поставил его на стол. Порфирий, во время этого процесса всё время ворочающийся так, чтобы сидеть строго спиной к Глебу, лениво глянул через плечо. Нехотя обернулся, долго принюхивался, потом начал быстро жадно лакать.

— Опять молчите, да? — спросил он, на секунду оторвав от блюдца перемазанную мордочку. — Сколько можно, рассказывайте уже, что новенького сегодня?

— Так вы не знаете? — растерянно спросил Глеб. — Я-то думал вы в курсе всего, что происходит в Парогорске.

— Не знаю чего? — кот навострил острое ухо.

— Новый начальник уволил Анну Витольдовну.

Порфирий так и замер с высунутым языком. Глеб в общих чертах пересказал ему всё, что произошло, начиная с морга, повторного визита к Мельникову и до беседы с Князевым.

— Глеб! — заорал Порфирий топорща усы и прижимая уши. — Я его когтями располосую на ленточки, сволочь эту! Глеб, ну что вы сидите? Что вы сидите?! Надевайте цилиндр, берите лопату. Где живет эта гадюка подколодная? Едем к нему, немедленно! Хватит сидеть! У вас есть пистолет? Берите, пригодится.

Кот заметался по квартире в поисках оружия, затем снова подбежал к Глебу.

— А вы? — спросил он. — Что вы? Уволились вслед за Анной, я надеюсь? Или вы уже лично отомстили? Куда спрятали труп? Нет, не говорите, сделаете меня соучастником. Нет, все-таки скажите, наверняка вы плохо спрятали, едем немедленно перепрятывать!

— Нет, ничего такого, — усмехнувшись напористости кота ответит Глеб. — Я не уволился и взял новое дело.

— Какое дело?! — Порфирий задохнулся от возмущения, нервно постукивая кончиком хвоста по полу. — Какое дело может быть важнее вашей преданности?

Глеб со вздохом начал новый рассказ: о несчастной старушке Светлане Петровне и её пропавшей племяннице Савицкой. Кот внимательно слушал его не перебивая, пока тот не дошёл до картины…

— По лицу вашему бледному вижу, что что-то не так, — сказал он. — Хотя вы всегда бледны. Это от малокровия и недоедания. Плюс постоянное разлитие желчи. Но сейчас что-то особенное. Выкладывайте, с картиной что-то не в порядке?

Глеб только коротко кивнул.

— Ну, не томите, что там? — протянул Порфирий.

— Там была Москва.

— И что? — Порфирий удивленно дёрнул одним ухом. — Соскучились по старой столице? Пустили ностальгическую слезу? Разрыдались прямо перед старой женщиной?

— Нет. Там была моя Москва. Те машины, что были в моём мире, в моём времени, те же улицы… Дома из стекла и бетона, подпирающие небеса.

— Вы хотите сказать…

— Угу. Пропавшая Анастасия где-то видела мой мир.