Похлопав меня по плечу, Добрыня выходит и уже откуда-то из-за шатра кричит:

— Поднимайся, трутень, и дуй на пляж, там сейчас такое шоу, охренеешь!

Восторженные, эмоциональные речи деда заставили подняться. Я думал, что там апокалипсис, вторжение, пришельцы, но увиденному удивился не меньше. По пляжу, в чем мать родила, щеголяла добрая половина нашей волейбольной команды. Девки совсем с ума посходили: без трусов и лифчиков, тряся всем тем, что так старательно прятали, они играли в пляжный волейбол. Ради честности, не все были голыми: половина, словно окаменев, став статуями, расселась под пальмами, укрывшись тонкой, легкой, продуваемой морским ветром одеждой. Они чего-то ждали.

Как выяснилось, меня. В числе последних, более-менее адекватных и всё ещё одетых оказалась Мария. Дождавшись меня у спуска с холма, она кинулась в нашу сторону с обезумевшими глазами. Кошки сдержали её, грубо оттолкнув, зарычали. Чё здесь происходит…

— Лёш, у нас проблемы, нужно поговорить с глазу на глаз, — вновь кинувшись ко мне и повиснув на копье Кетти, говорит Мария.

— Ага, знаем мы, обойдешься, цветение уже состоялось, — вновь отталкивает её кошка.

— Тем более, — не унималась Мария, — дайте нам немного поговорить, пожалуйста. — Что-то в её поведении пугало, в первую очередь, это чётко отслеживающееся в глазах безумие. Завидев нас, бросив мяч, рыбалку и сбор у пляжа, к нам поплелись абсолютно все девушки.

— Добрыня, что произошло? — видя, как деда облепливают женщины постарше, через несколько человек крикнул я.

— Эффект Агохлу и Оноха, — смеясь с моей реакции, выкриком ответил он. — Наслаждайся и будь осторожен, чтоб не оторвали!

Услышав деда, мои стражницы стали ещё плотнее, их число возросло кратно. Да и сменились они все: вчерашних воительниц Укому, да и той же Ахерон с Мир-ри не видно. В поведении наших женщин чувствовалось нечто знакомое, присущее прошлой ночью моей Мир-ри. Сначала она тоже теряла контроль, делала необдуманные вещи, но на раз второй, кажется, сознание стало к ней возвращаться, хотя сама по себе она даже ходить не могла. Только хвостом меня обвив, всё к себе тянула, да щелочку свою подставляла, ненасытная.

— Можно мы поговорим с Марией? — обратился к стражникам я. Эта стюардесса ведь целитель, она же не может в миг просто из-за каких-то лун стать животным. Да и прошла же эта ночь.

— Нет, нельзя! — прорычала кошка. — Эффект ещё остался в воздухе, видишь, как они глядят на тебя? Отдашься им — разорвут.

Ебать, чё всё настолько плохо?

— А как же тогда держитесь вы? — спросил я у кошек.

— Мы умеем друг другу помогать, наши языки — наше спасение, — повернувшись ко мне, с гордостью заявила мускулистая, невысокая кошка. Она явно этим гордилась, показывая мне свои белоснежные зубки и высунутый, до неприличия длинный, раздвоенный, словно у змеи, язычок. Честно говоря, это выглядело стрёмно, однако желание проверить «а как же оно ощущается» таки возникло в голове.

Не-не, забудь. — Потряс головой, отогнав все мысли, на прямую сказал Марии:

— Вы не в себе, идите, э… — слово оказалось крайне смущающим, — в… вздрочните… должно отпустить.

— Уже пробовала… — внезапно резко и без капли смущения ответила Мария. Серьёзно? Блять, чё, а почему тогда…

— Значит, мало работала, — вступилась за меня и ещё раз оттолкнула стюардессу кошка, — найди ту, кто тебе поможет, используйте соки друг друга или ждите новой ночи. Мы же предупреждали вас, сто раз говорили: новой ночью станет легче.

— Не могу, всё зудит, всё горит, мне нужно… нужно побыть с… Алексей, помоги, ну объясни ты им. — Пуская слёзы, умоляя, падает на колени Мария. Девушки вокруг, те, что в одежде и уже без неё, тоже падают на песок, подвывая, просят помощи, а я… я… я хочу, могу кого-то взять, но блять, их слишком много, чё делать-то, а?! Всем невозможно помочь!

Вдали слышно, как басом смеётся Добрыня, кажется, сегодня он уже это проходил. Тех, кто кое-как сдерживался, считанные единицы. К счастью, в числе прибавившихся нудисток-извращенок я не заметил Оксану и Катю. Их не было на пляже, в воде и на площадке. Когда начался обед, и тётя Вера спокойно, словно с ней ничего не было, раздала порции, я девочек также не заметил. А вот после, как обычно вернувшись к наблюдению за игрой, в которой кто-то назвал ночь со мной главным призом, они таки появились. Вышли из кустов, приобнимая друг дружку за талию. Румянощекие, загорелые, в нижнем белье, при взгляде на меня девочки очень смутились, отпустили друг дружку и побежали в свой шатёр. Блять, ну надеюсь, я всё неправильно понял, и у девочек просто есть иммунитет к этой заразе.

Игры на площадке переросли в споры, красивая игра превратилась в грызню, толкания, попытки выпендриться, а после — в ругань, в которой дамы пытались решить, кто именно из пяти победивших возляжет со мной. Под гул, злобу, полное игнорирование моих попыток хоть как-то успокоить девушек, зад мой, от греха подальше, уводят в сторону. Туда, где сейчас, рассевшись на песке, играл в самодельные шахматы Добрыня.

— Дура, я же говорю, конь ходит буквой Г! — повысил голос на свою вечную стражницу и, по ходу, самую любимую ученицу Добрыня.

— А мог бы войти в меня… — взяв того за руку, строя глазки, как кот на сало, глядела на деда девочка. Мда, тут даже старый военный слабину дал:

— Если бы мог, уже вошёл…

Понятно, в этой компании нам тоже места нет, идём дальше.

Сначала ночь разврата, теперь ещё вот это — тот апофеоз абсурда, беспечности и женской алчности, возникший из ничего, очень пугал. Наши девочки, именно они сейчас меня пугали больше, чем любая другая угроза. Возможно, именно кошки своим своевременным появлением в нашей жизни спасли меня от очень приятной и в то же время страшной смерти. Хотя, может, всё не так и плохо, а я просто накручиваю. Те же Катя с Оксаной, их… о боги, вспомнив инструкцию кошки с раздвоенным языком, захотелось удалить себе из памяти добрую половину дня.