– Спасибо большое за честность, – мягко улыбнулась я ему, – но, увы, в ответ могу предложить только дружбу. Ты уж извини.

Грейхаунд ничуть не расстроился. Он рассмеялся, но взгляд остался твёрдым.

– Дружба — так дружба. Мне нравится этот вызов. И знаешь… посмотрим, кто первый сдастся.

Я рассмеялась в ответ, но уже немного нервно. Мне нравилась его прямолинейность и то, что он не пытался как-то юлить или говорить туманными намёками. Но она же всё-таки вносила в наше общение ненужное напряжение.

– Ладно, – подняла я ладони и решительно тряхнула волосами, – хватит топтаться на месте, нас ждут великие дела! Пошли скорее.

***

Около лавки меня поджидал очередной сюрприз. Напротив её дверей взад-вперёд прохаживался солидный седовласый господин в строгом тёмно-зелёном костюме и с моноклем в одном глазу.

Увидев меня, он сухо кивнул и недовольно процедил:

– Вы Милена Лави? Слышал, вы собираетесь открыть тут хлебную лавку.

– Совершенно верно, – кивнула я, – а с кем имею честь…

– Меня зовут Казимир Грубер, – перебил меня мужчина, поджав тонкие губы, – я владелец пекарни “Лунное зерно”. Вы наверняка слышали о ней, ведь это крупнейшая во всем Шварцвальде пекарня…

Он сделал паузу и смерил презрительным взглядом обгоревшие останки моей хлебной лавки. Я тут же рассердилась на такое высокомерие. Ужасно захотелось утереть ему нос.

– Боюсь, ничего про ваше зерно не слышала, – пожала я плечами, – у вас ко мне какое-то дело?

На лице Казимира отразилась крайняя степень неудовольствия, и его губы и вовсе сжались в тончайшую нитку.

– Я бы хотел обсудить с вами открытие вашей забегаловки, – холодно сказал он и, понизив голос, добавил зловещим тоном:

– А также предостеречь. Просто так. По-добрососедски.

– Предостеречь? – нахмурилась я. Это слово прозвучало угрожающе и совершенно не по добрососедски, – От чего?

– Как я уже сказал, – не моргнув глазом, заявил Грубер, – я владелец крупнейшей в Шварцвальде пекарни…

– Не нужно повторять, – сухо сказала я, – я это с первого раза поняла. Переходите, пожалуйста, к делу.

Грубер поджал губы.

– Я не только владею “Лунным зерном”, – недружелюбно сказал он, – также мне принадлежат и все остальные шварцвальдские хлебные и кулинарные лавки. Даже одна рыбная.

– Всё ещё не понимаю, к чему вы клоните, – сказала я, скрестив руки на груди.

Я слегка покривила душой. Кое-какие догадки у меня уже имелись, но я бы хотела, чтобы он их лично озвучил.

– Я веду к тому, – вкрадчиво сказал Грубер, – что вам ещё не поздно передумать. Откройте здесь какую-нибудь швейную мастерскую, лавку по продаже пряжи, лоток с детскими игрушками… в общем, чем вы, женщины, там занимаетесь.... А про пекарню забудьте. Главное – откройтесь подальше отсюда, чтобы не мозолить глаза!

Я аж поперхнулась от негодования. Судя по сдавленному кашлю сзади, то же самое проделал и Грейхаунд.

– Милена, разреши, я сам с ним поговорю, – процедил он и шагнул вперёд. На лице Грубера не дрогнул ни один мускул.

– Если пытаетесь меня запугать, то напрасно, – хладнокровно сказал он, – я таких, как она, уже добрый десяток повидал, и методы вашей работы знал. То хнычете, то мужей ко мне своих подсылаете, чтобы они угрожали. То дети сопливые мне пороги обивают, умоляют, чтобы я их родителей не тронул… тьфу!

Он с явной брезгливостью сплюнул. Я глубоко вздохнула и едва удержалась, чтобы не закатить глаза.

Ещё один напыщенный индюк. Прямо-таки привет от Рейвенна. Они тут что, почкованием размножаются?

– Я вас услышала, – спокойно сказала я, усмехнувшись про себя. Когда-то я услышала, что если не хочешь потерять лицо, а сказать оппоненту “иди нафиг!” очень хочется, надо просто сказать ему “я вас (или тебя) услышала”. Раздражение снимет сразу же, – но только от своей цели я не отступлюсь. Лавке – быть!

Грубер уставился на меня так, словно я отрастила крылья, окрасилась в зелёный, встала на четвереньки и захрюкала.

– Очень недальновидное решение, – процедил Казимир, но я упёрла руки в бока и продолжила:

– А почему это вы, господин Казимир, так стремитесь выжить меня с хлебного рынка? – прищурилась я, – Сами же хвастаетесь, что у вас куча лавок. Живите с этим спокойно и радуйтесь жизни. Неужели моя скромная лавочка вам настолько помешает?

Казимир презрительно – явно нарочито – фыркнул.