— Батюшки святы, — выдохнул кто-то из дружинников. — Вот это мощь!

Игнатий позволил себе мрачную улыбку. Без ментального давления Кощея и с поддержкой Маяка маги могли сражаться в полную силу. Результат превзошёл все ожидания. Поле боя превратилось в ад для Бездушных — огонь, лёд, разверзшаяся земля и ураганный ветер уничтожали их тысячами.

Однако враг не собирался сдаваться без боя. Из леса показались колоссальные фигуры Жнецов. Они остановились вне зоны действия Маяка и начали своё собственное колдовство.

Воздух загудел от напряжения. Чёрные молнии заплясали между когтистыми лапами Жнецов. Они сплетали нечто чудовищное — сгусток некротической энергии размером с карету. Тьма сгущалась, принимая почти материальную форму. Игнатий почувствовал, как волосы на затылке встали дыбом, а во рту появился металлический привкус.

— Щиты! — заорал он. — Всем укрепить защиту стен!

Я прокладывал путь сквозь толщу земли, ориентируясь на ментальный след Кощея. С каждым метром его присутствие становилось сильнее, давило на сознание мёртвым холодом. Но я нёсся вперёд, ведя за собой товарищей к финальной схватке.

Каменная поступь работала на пределе моих возможностей. Я создавал вокруг нас пузырь пространства, где камень и земля становились текучими, позволяя двигаться сквозь них. Ярослава и Матвей держались за мои плечи — без физического контакта заклинание не смогло бы захватить их.

Признаки присутствия Лорда усиливались с каждым метром. Сначала появилось покалывание в кончиках пальцев — не как от крапивы у обычных Бездушных, а словно тысячи ледяных игл впивались в кожу. Затем пришёл холод. Не просто понижение температуры — абсолютный, космический холод, высасывающий саму жизнь из пространства.

— Прохор, — прохрипела Ярослава сквозь стиснутые зубы. — Что-то… давит на разум.

— Держись, — ответил я, усиливая Крепость духа вокруг нас троих. — Мы почти на месте.

Чувство безнадёжности накатывало волнами. Не простая апатия, которую вызывали рядовые твари — это было экзистенциальное отчаяние, желание сдаться, лечь и умереть прямо здесь, в каменной толще. Я стиснул зубы и продолжил движение. За спиной Крестовский издал низкий рык — даже его нечеловеческая природа реагировала на близость Кощея.

Последние метры дались особенно тяжело. Земля словно сопротивлялась, не желая выпускать нас на поверхность, но я собрал всю волю в кулак и с силой вытолкнул нас наверх.

Мы вылетели из-под земли, как пробка из бутылки, приземлившись на лесной поляне. Летнее утро только занималось, первые лучи солнца пробивались сквозь кроны деревьев. Но здесь, в эпицентре некротической ауры, даже солнечный свет казался тусклым и безжизненным.

И тут я увидел его.

К облику этого существа невозможно привыкнуть. Каждый взгляд на Кощея вызывает первобытный ужас у любого нормального человека — не страх перед смертью или болью, а что-то гораздо более глубокое. Инстинктивное отторжение всего естественного перед лицом абсолютного искажения. Он — воплощение всего неправильного в этом мире, отрицание природного порядка вещей. В его присутствии сама реальность словно сморщивается, отшатываясь от кошмара, который не должен существовать. Он не просто чудовище — он антитеза бытия, пародия на человеческую природу, превращённая в нечто настолько чуждое, что разум отказывается принимать его как часть мира живых.

Огромная паучья туша размером с автобус, который довелось увидеть в Московском Бастионе, покоилась на восьми членистых ногах, каждая толщиной с фонарный столб. Массивное тёмное брюшко, покрытое пластинами чёрного хитина вперемешку с наростами брони, пульсировало в такт неведомому ритму. Но самым жутким было то, что выступало из этого брюшка.

Отдалённо человекоподобное туловище возвышалось там, где у паука должна была быть голова. Четыре руки — пара массивных, способных раздавить человека одним сжатием, и пара поменьше, но не менее смертоносных — росли из плеч, покрытых костяными наростами. Туловище венчала массивная череподобная голова с двумя парами изогнутых рогов, растущих по бокам. Вместо рта извивались хелицеры, между которыми шевелились тёмные щупальца. А глаза… Чёрные провалы, как у всех Бездушных, но в глубине плавали две алые точки, излучающие древний, нечеловеческий разум.

Пространство вокруг Кощея было усеяно трупами — люди, животные, даже несколько Трухляков, видимо, чем-то не угодивших своему повелителю. Две более мелкие руки Лорда держали по человеческому телу, которые выглядели в его хватке как куклы.

Вокруг Кощея расположились его приближённые — дюжина Стриг в особо прочной броне и три Глашатая. Последние представляли собой отталкивающее зрелище — хрупкие истощённые тела венчались непропорционально увеличенными головами, которые напоминали вздувшиеся водянистые мешки. Слабые шеи, казалось, вот-вот сломаются под тяжестью этих ужасных наростов, сквозь серую просвечивающую плоть которых проступали тёмные извилистые линии — то ли вены, то ли нервные сплетения. От этих созданий исходили волны ментального воздействия, усиливающие власть их господина.

«Воевода Угрюма пожаловал лично, — прогудел в моём разуме Кощей, и его голос был похож на скрежет надгробных плит. — Как… предсказуемо».

Несмотря на всё его бахвальство, я не сомневался, что противник лишь делает хорошую мину при плохой игре, желая потянуть время бессмысленным разговором, пока его армия спешно бежит на помощь своему владыке.

Я быстро оценил расстановку сил. Стриги и Глашатаи представляли серьёзную угрозу, но главной проблемой был сам Лорд. Его аура давила с такой силой, что даже сквозь Крепость духа я чувствовал холодное прикосновение смерти.