Иногда «Ульян» изображал хромоту, опираясь на палку, или надрывно кашлял, сплёвывая слюну, подкрашенную соком свёклы. Сердобольные бригадиры отправляли «больного» отлёживаться. В другие дни они заявляли, что уже приписаны на ночные работы, а днём должны отдыхать. Ночью, разумеется, просто прятались в заброшенных сараях или домах, чьи хозяева погибли, а новые семьи ещё не заселились.

За лишний паёк можно было найти какого-нибудь оголодавшего беднягу, готового отработать чужую смену. А во время атак Бездушных, когда все бежали на стены, они забивались в самый дальний подвал, а потом выползали, рассказывая, как героически таскали ящики с патронами или помогали раненым.

Несколько часов после инцидента на раздаче они отсиживались в бараке, обсуждая недавний инцидент. Митька нервничал, предлагал затаиться на пару дней, но Иуда только усмехался. Карточки так и осталась неиспользованными, а в животе урчало от голода. К ночи терпение лопнуло.

— Хватит трястись, — решил глава их небольшой, но дружной шайки. — Пойдём прямо к источнику. Амбары.

— С ума сошёл? Там охрана!

— Я знаю, что делаю. Справимся.

Сумерки окутали острог. Они выскользнули из барака и направились к складским помещениям на окраине. Амбары стояли в ряд, массивные и основательные. Возле третьего склада дежурили двое охранников — молодой парень с автоматом и пожилой мужчина с седыми усами.

Воры притаились в тени соседнего строения, выжидая. Через полчаса молодой охранник заёрзал, потом оглянулся и быстрым шагом направился за угол амбара. Момент настал.

Иуда вышел из укрытия и неспешно подошёл к оставшемуся сторожу. Поймав его взгляд, направил силу:

— Ты устал. Очень устал. Присядь на ящик и отдохни. Закрой глаза.

Охранник медленно закрыл глаза, голова склонилась на грудь. Митька восхищённо присвистнул и принялся за замок. Его ловкие пальцы орудовали отмычками с виртуозностью музыканта. Через пять секунд дверь поддалась.

Внутри амбара царил полумрак, но даже в темноте видны были мешки с мукой, крупой, ящики с консервами, копчёности на крюках. Воры набили карманы и заплечные мешки всем, что попалось под руку — банками тушёнки, кусками сала, хлебом, даже парой бутылок самогона нашлось на дальней полке.

— Хорош! — Иуда дёрнул подельника. — Сваливаем!

Выскочили наружу как раз вовремя — через минуту из-за угла показался молодой охранник, застёгивающий ремень. Воры нырнули в тень и припустили прочь, прижимая к груди украденное. За спиной послышался крик:

— Эй, Степаныч! Ты чего спишь? Степаныч!

Нагруженные добычей, они направились к заброшенному дому на краю жилого квартала. Хозяин, одинокий мужчина, погиб во время последнего штурма. С тех пор дом пустовал, соседи обходили его стороной.

Внутри пахло сыростью и смертью. Иуда зажёг найденную свечу, и они принялись за трапезу. Ели жадно, торопливо, словно боялись, что кто-то отнимет. Сало резали толстыми ломтями, запивали самогоном прямо из бутылки. Жир стекал по подбородкам, они вытирали его рукавами, не стесняясь.

— Во жизнь! — Митька оторвался от куска хлеба с салом. — А эти дураки сидят на своих пайках, пояса затягивают. Глядишь, так затянут, что хребет передавят! — немудрёная шутка заставила его зайтись издеваительским хохотом.

— Дураки они и есть, — согласился Иуда, вскрывая банку тушёнки. — Вот как та девчонка утром. Карточку потеряла, теперь, небось, голодная сидит, ревёт.

— Может, мамка выпорола за потерю?

— Или вообще есть не дали. — Месмерист хохотнул. — Сама виновата. Нечего детям ценности доверять.

Товарищ налил ещё самогона, опрокинул стакан и крякнул:

— Слушай, я тут вдовушку одну приметил из наших беженцев. Ничего такая, справная. Думаю, подкормить её маленько. Глядишь, и приласкает в благодарность.

— Валяй, — Иуда отодрал зубами кусок копчёного мяса. — Бабы на жратву падкие. Особенно голодные.

Они продолжали пировать, швыряя объедки на грязный пол. Иуда представлял себе, как за стенами дома некоторые люди ложились спать с полупустыми желудками, матери делили пайки между детьми, оставаясь голодными сами. Вот, что бывает, когда печёшься о других, больше, чем о себе.

То что у нормальных людей вызывало бы стыд или отвращение, ворам наоборот приносило особое удовольствие. Это подчеркивало их избранность, то что они выше «глупого стада». Так их добыча казалась особенно вкусной.

— Кстати, слышал про этих чокнутых святош? — Митька вытер жирные губы. — Которые по баракам шастают, проповедуют.

— А, эти. — Иуда презрительно фыркнул. — Говорят, Гон — божья кара за грехи. Покайтесь, молитесь, и спасётесь.

— Народ ведётся?

— Ещё как. Особенно бабы да старики. Вчера видел — человек тридцать собралось, на коленях стояли, грехи отмаливали.