«Точка, — подумал я. — Но не как геометрический объект. А как точка отсчета. Начало всего. Момент перед Большим Взрывом. Сингулярность».

Я вложил в эту мысль всю свою волю. И на странице появилась она. Идеальная, угольно-черная точка, которая, казалось, втягивала в себя свет.

Затем — линия.«Линия. Не как отрезок. А как вектор. Движение. Направление, исходящее из точки отсчета. Воля, устремленная в будущее».

От точки протянулась тонкая, как волос, идеально прямая линия.

И, наконец, — угол.«Угол. Не как пересечение. А как отношение. Как выбор. Как первый закон, определяющий структуру. Соотношение двух векторов, создающее первую плоскость бытия».

От той же точки протянулась вторая линия под углом к первой.

Я не рисовал. Я строил. Я произносил первое слово на языке Порядка.

И на странице, прямо передо мной, родилась она. Руна «Альфа». Она не просто появилась. Она расцвела, как морозный узор на стекле. Она была соткана из чистого, серебристого света, который парил над пергаментом, а затем медленно впитался в него, оставив после себя идеальный, четкий черный знак.

Я открыл глаза, чувствуя себя так, словно пробежал марафон.

Архимагистр Ворн стоял рядом. Он смотрел на страницу, и на его лице впервые за все время я увидел тень улыбки. Настоящей, не саркастической. Улыбки гордого учителя.

— Хорошо, — тихо сказал он. — Очень хорошо, Кайл. Ты выучил первую букву.

Он подошел к своему столу и взял оттуда другой фолиант. Более древний, в переплете из потрескавшейся кожи. — Теперь, — сказал он, протягивая его мне, — пора учиться читать.

Я принял книгу из рук Архимагистра. Она была тяжелой, гораздо тяжелее, чем можно было ожидать от ее размера. Переплет из гладкой, холодной, как змеиная кожа, черной кожи без единого тиснения. В центре — застежка из тусклого, не отражающего свет металла. От фолианта исходила едва уловимая аура дремлющей, древней силы.

— Что это? — спросил я, мой голос прозвучал в тишине кабинета непривычно громко.

— Это «Кодекс Разлома», — ответил Ворн, возвращаясь за свой стол. — Один из основополагающих трудов по теории боевой магии, написанный первым главой нашего факультета, боевым магом Этраксом. Большинство адептов получают к нему доступ лишь на третьем году обучения. И то — только к копиям. Ты держишь в руках оригинал.

Я с благоговением провел рукой по переплету. Оригинал. Артефакт. Я открыл первую страницу.

И отшатнулся. Если прошлая книга была пугающей в своей пустоте, то эта — в своей сложности. Пергамент был испещрен не словами, а невероятно сложными, многоуровневыми диаграммами. Руны переплетались друг с другом, линии создавали трехмерные конструкции, символы мерцали и, казалось, медленно двигались, живя своей собственной жизнью. Это был не текст. Это был чертеж двигателя мироздания.

— Твоя предыдущая задача была научиться писать первую букву, — сказал Ворн, не поднимая головы от своих бумаг. — Теперь ты будешь учиться читать. Ты не будешь заучивать эти заклинания. Ты будешь их деконструировать. Твоя задача на ближайшее время разложить одно, любое, самое простое заклинание из этой книги на его базовые «аксиомы». На те самые точки, линии и углы, которые ты с таким трудом постиг. Ты должен понять не что делает заклинание, а почему оно работает именно так. Начинай.

Он снова оставил меня один на один с невыполнимой, на первый взгляд, задачей.

Я сел на пол и начал свою работу. Я выбрал самую простую на вид диаграмму в начале книги — судя по символизму, это была усовершенствованная версия «Огненной Стрелы». Я активировал свой навык «Понимания Структуры» и попытался заглянуть в ее суть.

Мир вокруг исчез. Я увидел не просто рисунок. Я увидел сияющий, пульсирующий конструкт из чистой энергии. Тысячи тончайших нитей маны, сплетенных в сложнейший узор. Десятки рун, поддерживающих его стабильность. Это была не просто стрела. Это была сияющая кафедральная собора света, и сложность ее архитектуры была мне недоступна. Мой разум не выдержал.

Острая боль пронзила виски. Я понял. Я снова уперся в стену. И чтобы пробить ее, мне снова придется ковать себя, доводя до предела тело, дух и разум.

Моя рутина изменилась. Она стала еще более жестокой.

Рассветы в заброшенном дворе теперь были посвящены не только формам. Я понял, что простое повторение — путь в никуда. Мне нужна была адаптивность. Я начал с рефлексов. Я подбрасывал в воздух несколько маленьких камешков и пытался, двигаясь по двору, отбивать их клинком, не давая упасть. Это была невероятно сложная тренировка на координацию, скорость реакции и чувство пространства.

Затем я перешел к новой фазе «Усиления». Вместо того чтобы пытаться удержать его, я отрабатывал точечные, мгновенные «инъекции». Я представлял атаку и вливал «дух» в одну конкретную часть тела: в ноги для уклонения, в левую руку для блока, в правую — для удара. Это требовало невероятной концентрации, но я чувствовал, как мое тело начинает понимать этот язык коротких, резких команд.

А главным упражнением стала работа с кинжалом. Я закрепил на старом дереве мишень — простой лист. И часами отрабатывал одно-единственное движение: из состояния полного покоя, одним плавным, молниеносным движением выхватить клинок из скрытых ножен и метнуть его точно в центр листа. Это была тренировка не воина. Это была тренировка убийцы.