— Прошу прощения, мессиры, — сказал он с недоброй усмешкой, — а вы кадавров вообще когда-нибудь видели? — и резко изменил тон. — Как трупы встают и прут в атаку, видели? Как это вообще выглядит — когда прикрывают живых телами? В бою, а?

Перелесцы замолчали.

— А как в караул ставят мёртвых, чтоб живые хоть часок поспали, вы видели? — продолжал Ланс. — Ты с ним учился, его убили — и подняли. Потому что нет живых, а сдерживать гадов как-то надо — и он, мёртвый, тебе снаряды подаёт. А полковой некромант — он вам всем дороже брата: его убьют — крышка, шансов нет.

— Мы не были на фронте, — смущённо сказал командир перелесцев. — Мы королевская гвардия…

— А! — зло и весело воскликнул Ланс. — Мальчики на лошадках для красоты?

— А вы, значит, были в плену? — попытался съязвить рыжий.

— Был, — сказал Ланс. — Как раз тот самый случай: Далайра, некроманта нашего, убили, не уберегли мы. Добрейший деревенский парень был… ну и всё. Я один выжил — и то случайно: оглушило меня. Я ад видел, как тебя сейчас, братишка. Малость знаю о нём. Так что — вот не надо фарфоровых ребят звать кадаврами. Глупо звучит. У всех у них — живые души. Да будто вы сами не видите!

— Что они могут понимать, из тыла-то, из-под тёплого крыла? — хмыкнул Солар.

Некромеханическое воинство принялось сыпать подначками. Живые перелесцы пытались отругиваться, но не слишком уверенно — неловко чувствовали себя, словно новобранцы рядом с ветеранами. Но всё-таки мало-помалу разговор стал общим. Про протезы и искусственные тела они просто не могли не поговорить: тема благодарная. Фарфоровые вскоре подробно объясняли перелесцам, как в госпитале во имя Лаола им делали новые тела. Ланс слушал, улыбаясь. Ликстон бросил мотопед и менял уже третий валик с таким выражением, будто был кошкой, запрыгнувшей в лодку рыбака. Его конкуренты под шумок поставили светописец и щёлкнули несколько карточек: как Ильк, спешившись, ласкает Шкилета и рассказывает, какой он умница и трудяга.

Не знаю, как в моторе, а на вольном воздухе обстановка была совсем не военная. И от хутора и дальше кавалеристы Перелесья и Прибережья ехали вперемешку, не слишком соблюдая установленный порядок, — как кавалеры на пикнике, только дам недоставало. Обсуждали удивительную жизнь в Прибережье…

— Смотри, как Ильк всю пропаганду испортил, — весело сказал Клай. — А Ланс добавил. Вот так-то легенды и рождаются!

— Они, как я поняла, просто повоевать не успели, — мрачно сказала я. — Королевская кавалерия… на городской площади фигурным шагом гарцевать… Вряд ли они сильно накручены пропагандой.

— Ну что ж, — сказал Клай. — Ещё посмотрим, что скажут их ветераны. Только сдаётся мне, что с ветеранами будет даже проще… по многим причинам.

Конечно, в тот день мы не добрались до столицы.

Мы прибыли на нашу базу, откуда уезжали, когда уже наступила глубокая ночь. Видимо, дракон предупредил своих, потому что нас ждали. Для перелесцев приготовили еду и палатки, где они могли бы переночевать, но дипломатов устроили на ночлег в тех самых комнатах для гостей, которые когда-то готовили для меня.

Я-то тогда ушла на ночь в часовню Ависа, а вот дипломаты и журналисты расположились здесь. Им устроили правильный ужин при свете пятилинейной лампочки — трогательный, как в зажиточном доме. Мэтр Динкл угощал утятиной с овощами, сладким пирогом и травником, я наслаждалась никак не меньше, чем голодные и уставшие перелесцы: сущий восторг была еда без мерзкого привкуса адского дыма… но во время этого ужина я поняла, что так и не привыкла к невозможности чем-то угостить Клая или Валора. А Тяпка не интересовалась ни запахами еды, ни нашими разговорами: она дремала у меня на ногах. Устала за эти дни, бедняжка.

Ланс принципиально ушёл к солдатам, живым и фарфоровым, не стал общаться с дипломатами. Я ему слегка позавидовала: там наверняка было веселее, чем за нашим столом.

А ещё меня удивило и огорчило, что Дорин не пришёл нас встретить. И не получилось спросить у мэтра Динкла почему.

Между тем Валору его положение совершенно не мешало вести светскую беседу за столом — вернее, продолжить беседу, которая происходила у них в моторе всю дорогу.

— Вы весьма кстати не мешали солдатам обсуждать впечатления, дорогая, — сказал он мне. — Как бы ни были наивны их представления о нашей работе, даже такие наивные представления помогут им несколько… гхм… дифференцировать… э-э… отделить нашу деятельность от того, чем была занята перелесская элита. И вам, прекраснейшие мессиры, осмелюсь посоветовать, было бы весьма полезно взять пример с солдат. «Отделяй!» — сказано в Писании. Одно из главных умений, данных человеку Творцом, как утверждают священные тексты, — умение отделять не только добро от зла, но и благие намерения от дурных, а человека, изыскивающего пути, от преступника и злодея.

— Боюсь, дорогой барон, эта цитата сейчас не в чести в Перелесье, — сказал Вэгс.

Бросалось в глаза, как он изменил тон: теперь он словно перестал видеть фарфоровое лицо Валора, говорил с ним, как с привычным собеседником. Только я не поняла: это потому, что Вэгс взял себя в руки и справился с собой, или потому, что Валор — такой запредельно прекрасный дипломат.

— При дворе не в чести? — спросила я.

Вэгс вздохнул.

— Что сейчас можно назвать перелесским двором, прекраснейшая леди… Я уже имел честь рассказывать мессиру Валору: перелесского двора больше нет, во всяком случае — в его обычном, так сказать, довоенном виде. Мессир Норфин счёл, что… нельзя давать шанс Тем Силам…