Клай весело махнул мне рукой. Я бы тоже должна была радоваться, но проклятущий дождь доломал меня, душу накрыло серой тоской. Вместо того чтобы весело ждать встречи с Виллеминой, я думала о том, как ей было холодно и одиноко все эти дни… о том, как водяная пыль сеется на адский пепел, как дождь сыплется на останки наших несчастных огнемётчиков… о Триксе, о близнецах, о потерях, про которые я ещё не знаю.

Кто из наших друзей ещё погиб…

Живой водитель не гнал мотор, как любили гонять фарфоровые, — мы ехали, по моему ощущению, слишком медленно. Я прислонилась лбом к стеклу, гладила Тяпку, задремавшую у нас с Валором на коленях, слушала, как Валор толкует Вэгсу о необходимости сумеречной защиты, — и мне хотелось в седло к Клаю, или хоть к Ильку.

Несмотря на дождь.

Когда весь наш торжественный кортеж выехал на большой проезжий тракт, ведущий на запад, нам встретились идущие к Жемчужному Молу войска. Междугорские тяжеловозы, тёмные и блестящие под дождём, тянули пушки, а по мокрой дороге молодцевато маршировали солдаты. Радостно махали руками некрокавалеристам, наши парни отвечали им таким же дружеским и весёлым приветствием.

А я думала: зачем они туда идут? Ведь Перелесье должно вывести оттуда войска?

Кто-то снаружи закричал: «Драконы! Драконы!» — и перелесские кавалеристы потрясённо заорали на разные голоса. Я удивилась, подумала, что выходит странно: на нашей старой базе драконы и не вышли, и вообще не показывались людям, а на полпути к столице, значит, вдруг форсят… Но долго размышлять не пришлось.

Это были не те драконы.

Они низко опустились, качая крыльями, как у них полагается приветствовать жалких существ, что ходят по земле, — и даже в пасмурном небе, в пелене дождя, полыхнула яркая медь. Это были южные драконы.

Мало того: это были мёртвые южные драконы.

Мой старый дружок Лаурлиаэ — и, видимо, ещё один бедолага, давший опрометчивую клятву и погибший в нашем небе. Фогель научился поднимать драконов, подумала я. И если я когда-то верно поняла и аглийе, и Далеха — эти ребята теперь наши, совсем-совсем наши. Гвардейцы Виллемины.

Может, поэтому они нас встречают.

Серебряные междугорцы, наверное, улетят, как только станет понятно, что война закончена. А вот эти — останутся.

Знак?

— Что это за… ужас? — вполголоса спросил Валора Вэгс.

— Никакого ужаса, дорогой граф, — сказал Валор невозмутимо. — Я ведь не так уж и ужасен, верно? Вот и они — фарфоровые аглийе, только и всего. Наши товарищи и союзники.

Вэгс содрогнулся и попытался скрыть это любезной улыбкой. Взял себя в руки за время пути.

Когда мы въезжали в столицу, неожиданно распогодилось. Дождь перестал, даже солнечные лучи пробились сквозь облака. Я опустила стекло — и в мотор ворвался ветер, очень свежий, пахнущий дождём и морем. Мостовые были ещё темны от влаги, блестела мокрая зелень — нас встречала заплаканная, но улыбающаяся столица: все, от портовых мальчишек до почтенных дам, глазели на кортеж и махали нам вслед. Девушки-цветочницы бросили нашим кавалеристам букетики фиалок, а за ними — и другие горожане.

Дарили цветы фарфоровым воинам. Лансу и Майру, гарцевавшим на костяшках словно по плацу на параде, поймавшим цветы с небрежным изяществом. Клаю и Ильку, другим парням со сколами и трещинами на закопчённых лицах. Бросали мальвы и фиалки на капот и крышу мотора с прибережской короной.

Перелесцы как-то стушевались, оказавшись внезапно позади всех, и уж совсем в хвосте плелись мотопеды, скинув скорость, треща и рыча, как раздосадованные звери. Я подумала, что весь город сейчас явственно видит, кто тут победитель.

На площади у Дворца нас встретил гвардейский караул — и встретить вышли Раш, Лиэр, Норис, Андор и какие-то мессиры… не то чтоб миродержцы, но явно миротворцы, в роскошном штатском, очевидно из дипломатического корпуса.

Жейнар, в жандармской форме и золотых очках специального назначения, поломал весь этикет, рванув вперёд, чтобы придержать стремя Лансу.

— Сестра говорила, пусть хоть фарфоровый придёт!

Ланс доломал церемонию, спрыгнув с коня, — и они обнялись, наши названые братья. А из-за спин мессиров миротворцев вдруг выпорхнула Мельда, которой явно не полагалось здесь быть, — и раньше, чем кто-то успел среагировать, Ланс и Жейнар обняли её тоже.

Из-за Жейнара выглядело очень семейно. Мельда, светясь так, будто внутри неё целое солнце горело, прицепила мальву к погону Ланса.

Раш смотрел на них и улыбался: у него очень явственно отлегло от сердца.

— Ну вот, видишь — пришёл не фарфоровый, — сказал Ланс.

Он хотел поцеловать Мельду, но она смутилась, отвернулась — и Ланс попал в скулу рядом с ухом. И Жейнар хихикнул.

Норис сам открыл дверцу мотора и подал мне руку.

— Привет, Норис! — радостно сказала я.

Он широко улыбнулся. А я вдруг поняла, — и по его лицу, и по улыбке — как страшно он устал за последнее время. И я не стала спрашивать про Броука: ясно, что его тут нет потому, что нет ни одной свободной минуты.