Но я честно не понимаю, почему может Ланс, у которого родословная, как у принца крови, и его боевые товарищи, среди которых пятеро баронов, а дипломаты страны, которая устроила весь этот ужас, не могут.

Мы устроили обед под открытым небом, как вчера делали. Референт Вэгса заикнулся, что, быть может, стоило бы пойти в штабной корпус, — наши поржали, Валор очень любезно объяснил, что там никто есть не сможет. И они сидели на мешках с крупой, покрытых шинелями, с мисками на коленях, очень прямо, будто боялись вместе с осанкой потерять и перелесское достоинство.

И у них эта каша явственно в горле застревала. С адским дымком, я понимаю.

И получилось, что разговор у нас шёл с газетёрами, а их эскорт смешался с нашими пленными — вышло непринуждённо до острой боли, потому что как-то уж особенно откровенно.

А резанул дипломатам именно Ланс. Который имел право на все двести процентов — и у которого с рассудком за последние часы стало совсем хорошо.

— Вы что же, мессир Вэгс, — сказал Ланс, уплетая кашу, — считаете, что угощение вам не по чину?

Вэгс, которому мы Ланса уже давно представили, сделал самую дружескую и почтительную мину — с оттенком этакой скорби, о том, что приходится с юношей из ближайшего окружения государыни беседовать в совершенно неподходящем месте:

— Ну что вы, прекраснейший мессир барон…

— Вообще-то могли бы легко избежать, — сказал Ланс. — Вы ж знали, куда ехали, Вэгс. Что люди здесь: раненые, больные, может, умирающие. Которым ваше руководство, ваш король, элита ваша такие замечательные вещи готовили, что я поминутно Бога благодарю за их неудачу. Знали?

Вэгс чуть пожал плечами, улыбнулся беспомощно, мол, что ж, знал, в общих чертах.

— Тут и ваши солдатики есть, так-то, — продолжал Ланс. — И гражданские. Несчастные мужики из Чащобья, что под раздачу попали. Их просто вывозить было некогда, понимаете? А что они перелесской элите — десятком больше, десятком меньше… Ну и решили их под нож пустить, чтоб не болтали, — и крикнул в толпу: — Правильно я говорю, лешак?

— А то ж, мессир, — с готовностью отозвались оттуда.

— Ну вот, — сказал Ланс. — Вы знали. Но бутылки эля раненым не прихватили. Флакончика бальзама обезболивающего. Куска хлеба… вот как так вообще?

Они растерялись. Это как-то уже и выходило за дипломатический протокол напрочь.

— Вы только не подумайте, что это я у вас прошу, — сказал Ланс. Я знать не знала, что у него может быть такой тон. — Наши доставили. И ещё доставят. Я просто удивляюсь, что вы не задумались и что кривитесь от хлеба с дымом. У вас же элита пропахла адом насквозь, удивительно, как это вы ещё не принюхались.

— Рандольф мёртв, — сказал Вэгс, меняясь в лице. Всё-таки нервы сдали. — И его… адские приближённые… мертвы или вскоре умрут. Это никогда не повторится, мессир Ланс.

— А вы уловом-то не хвастайтесь, пока он не в корзине, — хмыкнул Ланс. — Рыбка и сорваться может. Или вы собираетесь всю элиту под корень вырезать, добрый человек?

Как в воду глядел.

А Вэгс со своим референтом и шефом газетёров дружно решили, что ночевать на закрытой базе они не будут. Лучше в лесу, но тут — не будут. Клай меня насмешил до слёз, отозвав в сторонку и сказав тоном столичной портовой торговки рыбой: «Баре брэ-эзгають!» — но всерьёз никто, конечно, не стал их останавливать.

Уже перед отъездом я взяла Ликстона, он прихватил светописец, — отличный, лёгкий, как раз для корреспондента, на складной треноге — и мы с ним сходили в штабной корпус. Он был молодец, не блевал, не падал в обморок и смотрел на меня с обожанием за то, что я всё показываю. И я ему показала и человеческие головы, и кое-каких тварей в спирте, и засушенные руки — и много всего в таком роде.

Он, чистый простец, даже без тени Дара, держался как некромант. Я даже сказала:

— А вы — ничего, мэтр Ликстон, не трус и не слабак. Не бегаете тошнить поминутно.

Он мне улыбнулся, очень мило:

— Так я ж, леди Карла, как подумаю, какие у нас тиражи будут — аж на душе теплеет. Вон «Северный вестник» и «Перелесская правда» побежали подышать, всё-таки слабоваты в поджилках оказались сюда зайти — значит, не будет у них таких карточек! Опять же, к нашей газете люди будут относиться как к достойному источнику, верно? Не поганые какие-то там рисунки, а светокарточки, совсем иное дело!

— Ну и молодец, — сказала я. — Тогда пойдёмте смотреть дальше.