У меня сердце сжалось, когда я разворачивала этот листок, пахнущий её фиалковыми духами. Мне настолько её не хватало, что иногда накатывало мгновенное желание бросить всё и бежать в столицу, — и сейчас оно накрыло снова. Но её слова, её ровный и изящный почерк, никогда, даже в моменты самого жестокого волнения, не превращающийся в каракули, — всё это меня встряхнуло и привело в чувство.

«Милая моя сестрёнка, — писала Вильма, — ах, как же я скучаю по тебе и как мне тебя не хватает! Весь жар моей жизни сейчас с тобой, я потихоньку молюсь, чтобы он тебе помог. Боюсь просить тебя возвращаться скорее — мы с тобой принадлежим Предопределённости, дорогая, и я знаю: ты вернёшься, когда закончишь работу.

И я тебя встречу, закончив работу.

Мы с тобой — хорошие девочки, мы справимся, ни на миг не сомневаюсь.

Передай милейшему мессиру Валору мой привет и благодарности его друзей-русалок! Только что я получила отличные новости. Сейчас передо мной лежит девятиозерская газета с передовицей, забитой паническими статьями: новейшие подводные корабли Прибережья нанесли страшный удар по рейду близ Драконьего Клыка, пустив на дно линкор „Непобедимый“ и миноносец „Сердце Мира“. Оба корабля принадлежали островитянам, но ходили под перелесскими вымпелами. Говорят, взрывы были чудовищны — настолько, что вылетели стёкла в портовых тавернах! Но ты же понимаешь, что „новейшие корабли“ или „газетные байки“ тут ни при чём, дорогая сестрёнка! Это русалки начали использовать наши подарочки — магнитные мины особой мощи.

У нас отличные союзники, но и сами мы никогда не знали себе равных на море! Остались сущие пустяки, дорогая моя, — научиться воевать и на суше. И я верю: мы уже многому научились. Если я верно понимаю известия, полученные от вампиров, мессира Валора и твоего друга Клая — мы готовим удар в очень чувствительное место. Надеюсь, им будет тяжело оправиться. Надеюсь, они не оправятся вовсе. Надеюсь на тебя. Желаю тебе везения и силы. Будь умна, будь хитра как кошка, быстра как ветер, просачивайся как вода, пусть никто не сможет тебя остановить, сестрёнка. Мы победим!

Я целую эту бумажку, как умею, милая моя Карла, и представляю, что ты целуешь меня. До радостной встречи, дорогая».

Мне стоило большого труда взять себя в руки и дочитать. И потом я сунула за корсаж эту мокрую насквозь бумажку. Там, от тепла, она быстро высохла.

«Пожалуйста, не волнуйся за меня, — написала я в ответ. Мой почерк, если честно, выглядел гораздо хуже. — Мы уничтожим эту поганую дыру, заделаем, чтобы и следа не осталось. Спасём, кого сможем. А прихвостней ада отшвырнём от нашей границы. Правда. И всё со мной хорошо, так и будет, ты же всё сделала, чтобы так и стало. А целовать письмо я не буду. Я лучше тебя, потом».

Кроме этого моего письма наш гонец-некрокавалерист взял ещё письма Валора, Клая и Майра. Я думаю, эти письма были в столице быстрее, чем вообще можно себе представить.

Я уже потом узнала, что мои друзья там написали. Впрочем — на следующий день, с утра, когда из столицы прибыл мотор. Его привёл мой старый приятель Лашер.

Мотор — потому что кое-какие важные вещи, которые заказали мои приятели.

Седло особой формы для Шкилета, чтобы мне было удобнее держаться верхом, — это понятно. Но это не всё.

Форма некрокавалериста — для меня! Для меня! Галифе! И китель! Видимо, сшитый нашими с Вильмой портными, потому что выглядело не так безобразно, как можно подумать. Просто невероятно странно было примерять.

— Нелепо, да? — спросила я у Клая.

Чувствовала себя так, будто встала с постели и забыла надеть юбку. Ужасно неловко.

— Леди-рыцарь, вы прекрасны, — сказал он. — Прости. Это я попросил. Я боюсь, что юбка может тебе помешать. А форма отличная, очень удобная. Ты ещё привыкнешь и не захочешь носить платья.

— Вот ещё! — фыркнула я. — Ладно, я понимаю, армия, дисциплина, ты думаешь, что я запутаюсь в юбке… я прислушаюсь. Но вот не хватало мне потом одеваться, как парень!

— Я слышал, некоторые женщины хотят быть мужчинами, — хихикнул Клай. — Втайне!

— А баранами они не хотят быть втайне?! Этот вздор, наверное, выдумывает какая-нибудь старая грымза, которая ненавидит девиц помоложе, — хихикнула я. — И ей хочется быть мужчиной, чтобы говорить, что все женщины — дуры и вертихвостки.

— Очень может быть, — сказал Клай. — Ведь на самом деле быть мужчиной — ничего завидного.

— Ты так не думаешь, я уверена. Просто дразнишь меня.

— Может, и так, — сказал он, вдруг становясь серьёзным.

Мне кажется, он всё-таки здорово за меня боялся. А я это чувствовала — уж не знаю как. То ли Даром, то ли… потому, что в какой-то степени я впрямь его подняла.

Как поднятый.

Идёт в пекло — и я за ним. Мы вместе справимся, думала я, и становилось не так больно.