Шрифт:
«Вот и нашёлся осведомитель брата. М-да, а ведь было всё на поверхности», — размышлял я, разглядывая этого уникума.
С любопытством рассматривая моего наблюдательного адъютанта, думал о том, что у меня пропадает на «посылках» талантливый человек, и надо придумать, притом срочно, ему нормальное дело. А то сам себе напридумывает…
— Вы, граф, в своих измышлениях совершили только одну ошибку… — проговорил я негромко, не меняя позы и продолжая тереть пальцами виски. Продолжать не стал: мне надо было понять, готов он вести диалог или полностью уверился в своих измышлениях и будет упорен в своих убеждениях.
Шувалов ждал от меня продолжения недолго, он немного заёрзал на кресле и всё же спросил:
— Какую ошибку я допустил? … — произнёс он тихо, в его голосе уже не было того надрыва эмоций и театральности.
Опустив руки от висков и выпрямившись в кресле, взглянул ему в глаза.
— Там, в поезде, когда вы не смогли меня разбудить, Господь показал будущее, где буквально мне пришлось прожить двадцать лет. День в день. Долгие двадцать лет. Я видел, как умирает наша страна, как умирают ближние, весь правящий род. Ты умер у меня на руках, Павел. Студент-революционер вогнал две пули тебе в живот…Наше время, в котором мы сейчас живём, — это начало конца, ещё можно что-то изменить, сдвинуть с колеи, ведущей к катастрофе, иначе она неизбежна... А привычки, да — поменялись. За это время во мне многое изменилось. Да и не могло не измениться…- Конечно, этот спич был мною заготовлен заранее, ведь было ясно, что кто-то из ближних всё же начнёт недоумевать по поводу перемен во мне и будет подсчитывать количество изменений, что во мне произошли.
– Так что я на самом деле немного старше, чем выгляжу, — грустно усмехнулся, глядя в глаза Павлу.
Эффект от моей речи получился правильный. Шувалов был шокирован, в его чувствах мелькали калейдоскопом эмоции, но мне было ясно видно, что он склоняется к тому, чтобы поверить моим словам.
– Мне было указано свыше, чтобы я хранил втайне эти знания. Но сами видите, это почти бесполезно. Все близкие видят и чувствуют перемены во мне. Теперь, надеюсь, вы понимаете, какую ошибку допустили в своих рассуждениях? — решил подвести к ответу своего адъютанта. Пусть сам выдумывает себе свою вину.
А граф тем временем накручивал себя: чувство стыда и растерянности, и… жалости? Ага, точно - жалости ко мне?!
Он вскочил на ноги и, встав передо мной на вытяжку, произнёс тихо и торжественно:
— Прошу прощения, Сергей Александрович, за недостойную настоящего дворянина истерику. Я поступил нечестно перед вами, не поделился своими сомнениями и стал бестактно требовать с Вас ответа. Готов понести любое наказание!
Я встал из-за стола и, подойдя к нему вплотную, положил руку ему на плечо.
— Павел Павлович, мне не нужны слуги и рабы, мне требуются друзья и соратники… - Конечно же, это был идеальный момент для наложения магического ошейника.
_____________________________________________________________________________________________________
Ритуал прошёл отлично! Вот что значит правильно подготовленный разумный.
Когда Шувалов очнулся, вручил ему амулет из янтаря в виде бусинки на верёвочке. Велел надеть на шею и снимать только по моему приказу. Тот безропотно подчинился и, получив от меня поручения, вышел из кабинета.
После проведённых магических манипуляций головная боль сошла на нет, и, почувствовав себя хорошо, я решил позавтракать.
В столовой встретился с супругой, которая радовала себя каким-то суфле и вела беседу со своей фрейлиной, княжной Трубецкой, Марией Петровной. Они были чем-то воодушевлены и весело смеялись. Когда увидели меня, входящего в столовую, привстали и поприветствовали «книксеном».
После взаимных любезностей и расшаркиваний вернулись за стол.
Тут дверь в зал отворилась и вошёл лакей, а за ним широкими шагами шёл фельдъегерь, неся в руке телеграмму.
Глава девятая
– Schatz, was steht im telegramm? ( Дорогой, что в телеграмме?) - произнесла Элли.
У неё была особенность: когда она волновалась и нервничала, вот как сейчас, тонеосознанно переходила на родной немецкий.
Повернувшись к ней лицом, передал ей телеграмму.
«Дорогой дядюшка! Я буду в Москве четвертого июня, ты же не будешь против, если погощу у тебя? Папа сказал, что ты стал чудотворцем. А мне, наверное, поможет лишь чудо. Твой Георгий».
– прочла вслух Мария Петровна, которой, не глядя, протянула послание Елизавета Фёдоровна.
В столовой воцарилась гробовая тишина. Все окружающие смотрели на меня, будто чего-то ждали.
Взмахнул рукой, отпустив фельдъегеря с ответом, что, конечно, его ждём и будем рады, ну и всё, что по случаю требуется, будет готово. И сел обратно завтракать, хотя аппетит пропал напрочь.
«Ну, вот и последствие моих экспериментов. Сейчас Джорджа, потом Никсу с раной от нихонского самурая. В итоге стану царским лекарем, конечно, это лучше, чем заниматься управлением огромным генерал-губернаторством, но статус и возможности не соизмеримы. Это требуется как следует обдумать».
– С такими мыслями машинально завтракал и вёл необременительную беседу с дамами.