Вышло чересчур громко, но он сделал вид, что не расслышал. В качестве поощрения чмокнул меня в кончик носа и, не дав приподняться, повторил движение.

– Кай…

На долю секунды стало почти страшно. От собственной беспомощности, от того, какую власть он надо мной имел, и от того, что я предоставила ему это право добровольно.

Ещё один короткий поцелуй пришёлся в плечо, и ощущался как укус, а следующее движение стало таким же вызывающе неторопливым.

– Нечистый бы тебя побрал…

– Скорее тебя, дорогая. В контексте.

На этот раз он легко коснулся губами моих губ, поманил и отстранился.

Убрал руку и размял запястье, и я тихонько заскулила от того, как сильно мне теперь его не хватало.

– Пожалуйста, Кай… Пожалуйста…

Я уже готова была сказать что угодно, и полушепот, в который превратился голос, звучал отчаянно. Почти мольба.

Он мог бы продолжать до бесконечности, но даже за стуком собственной крови в висках я услышала, как он задержал дыхание.

Успевший стать нагретым и скользким металл проехался по коже с идеальным нажимом.

Кое-как вывернувшись, я закинула позорно дрожащую руку Кайлу на плечо, прижалась к нему теснее, – так, чтобы и ему стало удобнее перенести часть веса.

Теперь он не останавливался, а я горячо и влажно, едва не всхлипывая, дышала ему в висок, дурея от того, как даже сердцебиение подстраивается под выбранный им ритм.

Не так много уже и было нужно, и блаженно я зажмурилась, чувствуя, как все тело начинает характерно потряхивать. Повернула голову и слепо мазнула губами по его щеке, чтобы успеть до того.

Он не вернул этот поцелуй, но отозвался глубоким тихим стоном, а потом резко убрал руку.

Я не успела ни возразить, ни возмутиться, потому что он развернулся, ложась сверху.

Я привычно оплела его ногами и застонала громко и довольно, как только он оказался внутри сразу полностью.

Не дав ни привыкнуть, ни восстановить дыхание, он начал двигаться глубоко и жёстко, так, чтобы перед глазами вспыхивали звезды.

Пристроив ладонь ему на затылок, я легонько сжала волосы, притягивая его ближе, и на мгновение успела пожалеть о том, что это не может продолжаться дольше.

А потом мир разлетелся на части, и когда собрался заново, оказалось, что солнце уже почти село.

Последние прозрачные лучи лежали на полу и на постели рядом с нами, а в изножьи лежал брошенный Кайлом пистолет.

Ствол блестел так непристойно выразительно, что первая моя связная мысль оказалась вопросом без ответа о том, как я впредь смогу невозмутимо пользоваться собственным оружием.

– Надеюсь, это был твой пистолет.

– Теперь точно мой, – Кайл отозвался тихим и хриплым смехом.

Очень довольным.

Я повернула голову, чтобы посмотреть на него, и секунду спустя засмеялась вместе с ним.

Матильду Готтингс похоронили на следующий день.

Мэр Райан шёл за повозкой с гробом, держа спину идеально прямой, и на фоне чёрной траурной одежды его лицо казалось желтовато-бледным. Глядя в пространство перед собой, он чутко прислушивался к сопровождающей процессию тишине.

Никто из тех, кто пожелал проводить в последний путь его супругу, не плакал, но многие были напуганы – её смерть стала слишком внезапной, слишком походящей на злой рок после гибели Альфреда.

Нам нечего было делать на этих похоронах, но мы оба взглянули на них через штору, а немногим позже, когда церемония должна была быть в разгаре, в заднюю дверь постучал Сэм.

Он вошёл, не здороваясь, обошёлся лишь лёгким приветственным кивком, и я ответила ему тем же.

Судя по слегка сбитому дыханию, ему пришлось идти очень быстро и потратить немало сил на то, чтобы накинуть плотный морок. Если позже кого-то из присутствовавших на кладбище спросят, они в один голос подтвердят, что господин Самуэль никуда не отлучался. Подобное требовало большого мастерства, регулярной практики и немалых вложений.

Вышедший из кабинета Кайл протянул ему руку, и Сэм пожал её так же вскользь, а потом прислонился к двери спиной.

Вокруг его глаз залегли глубокие тени, а губы побледнели. Он мало спал в последние дни, и это было как раз неудивительно.

Скорее уж меня приятно поразило то доверие, которое он испытывал к нам обоим, если не смущался вот так открыто демонстрировать усталость.

– С этим надо заканчивать. Он обезумел. Я не знаю, как долго смогу держать его в узде.

Относительно мэра Готтингса он точно не питал иллюзий, и ни секунды не считал его своим отцом, но всё же Сэм был до безобразия человеком. Ему тяжело было видеть происходящее и наблюдать его таким.