Она думала, что и это, может, зря, что не стоило напоминать и, быть может, лучше было просто постоять рядом. Но пока она рассуждала, Содрехт вдруг заржал — не смеялся, не хохотал, а взахлеб, с бульканьем надрывал живот и никак не мог перестать. Этот резкий, истерично рваный звук разорвал обманчивый покой туманного дня, разлетелся гулко и громко и как будто эхом отразился в горах.

Показалось даже, что услышал всадник, что сейчас показался по ту сторону барбакана.

— Помолвка… — он гадливо отсмеивался, — осталась в силе. Понимаешь? Я раздул этот глупый скандал, выгнал сраного лучшего друга на войну, у тебя подругу отнял, и все это для чего? Чтобы все равно взять ее в жены, потому что так решила семья!

— Подожди… — Йер опешила и решительно обернулась. — Но как так? Ведь она же…

Содрехт криво усмехнулся.

— Магия. Отец хочет возвратить ее в наш род. Да не только отец… Уже поколения три в жены брали только девушек из высоких Родов, только толку все нет. А… — он запнулся на миг и особенно гадливо выплюнул, — Орьяна в этом смысле очень хороша. Ее тетка вышла замуж за мужчину без дара, но все трое детей его унаследовали.

— Да, но… Не последняя же она. Сколько в одной только столичной земле дочерей высоких Родов.

— Не настолько много, как ты можешь ожидать. Да и большая их часть для меня — слишком близкая родня. Кроме того, Ойенау пригодятся связи в Лиессе, — он чеканил каждую фразу так, что сомнений не было: просто повторяет, что сказали ему, сам себя пытается убедить.

Йер хотела очень много спросить, выяснить, по косточкам разобрать, почему его семья приняла такое решение — но не стала. Вместо этого опустила взгляд и смотрела, как теряется в толпе на улице группа всадников — в дымке даже яркий рыжий щит почти не видать.

— И как вы теперь?..

— Никак. Ее заберут с обучения, и, как только убедятся, что она не понесла, мы поженимся.

— Я имела в виду, как вы будете уживаться.

— Никак. — Содрехт замолчал, словно слово это на языке катал. — Просто баба, симпатичная, хотя бы. Я смогу с ней лечь. Ну а кроме как наследников, по счастью, от нее мне ничего не надо. Если ей только на то и достает ума, чтоб ноги раздвигать — ну пусть тем до глубокой старости и занимается. И благодарит семью и Духов, что не в доме терпимости, а всего-то передо мной.

Медленно и шумно Йер втянула носом воздух: хотя до морозов — настоящих — еще далеко, ей показалось, будто ноздри слиплись и упорно не желают сделать вдох.

Она снова глянула на Содрехта — украдкой, чтобы он не видел, чтобы можно было рассмотреть во взгляде и в лице жесткость: горькую, гадливую, какой не было раньше. И какая уже не уйдет, намертво отпечатавшись в чертах и в мимике.

Этой осенью они все стали взрослее.

А еще этой осенью Духи не были милостивы — не к ним четверым. Может, мало молили, а может…

Йер невольно оглянулась назад, на пещеру святилища. Присмотрелась к ее черноте и спросила себя: не пришло ли время жертв? Не отняли ли Духи то, что мешало их воле служить? Они забирали и большее — также безжалостно, требовательно, они не жалели никого — так с чего бы пожалели их?

— Йер, как думаешь… — он запнулся и замолчал.

— М? — она оглянулась, подняла внимательный взгляд: Содрехт смотрел со стены.

По дороге с нижнего двора поднимался орденский брат — медленно и одиноко; туман трогал черный плащ. Было в этой фигуре что-то, что кричало о тоске и о гнетущих думах, о тягучем унынии, затопившем их всех. Это был брат Бурхард — тот, чьей милостью Йергерт отделался без суда, тот, кто выхлопотал ему вместо наказания путь на войну — с глаз долой воспитанника услал, чтобы про него не вспоминали. Тот, кто теперь спрашивал себя: “А не сделал ли я этим всем хуже?”

— Как думаешь, — повторил Содрехт, — он вернется? Выживет?

Йер не знала, что сказать — даже что подумать.

Ей бы стоило плясать от радости: наконец-то Йергерта нет, наконец ее никто не тронет. Наконец ей не оглядываться в коридорах и не думать о том, чтобы в дни полнолуний его ненароком не застать. Ей бы полной грудью теперь дышать…

Но она смотрела на дорогу, что петляла сквозь предместья, и лишь только одно могла в себе отыскать: одиночество. Людей, каким было до нее дело, в замке стало на одного меньше. Опять.

Потому она не знала, хочет она, чтобы он там выжил или же наоборот.

Пока она мешкала, они вместе с Содрехтом вдвоем смотрели на угрюмую фигуру орденского брата. Бурхард уж почти под самые ворота поднялся, когда на верхнем форбурге вдруг зазвучал тяжелый быстрый топот. Йер лениво оглянулась: из фирмария полусестра. Она вихрем растрясла ледок, под сень ворот влетела. Выскочила с другой стороны лишь мигом позже и почти уткнулась в рыцаря.

— Лилья, ты что?

— Брат Бурхард?.. Где мальчишка?.. Гертвигов?.. — она это меж вдохами едва произнесла. — Мне нужно его отыскать. Быстрее! Пока не уехал!