Нина как будто поняла это и быстро сменила тему, пригласив Зосю выпить чая со смаженкой.

— Я только-только испекла. Олежа так их любит. Ты не завтракала, небось? Надеюсь, на диетах не сидишь?

— Не сижу, — Зося с благодарностью приняла приглашение и не пожалела об этом.

Смаженками оказались небольшие круглые лепёшки с мясной начинкой, по виду чем-то напоминающие пиццу. Присыпанные сыром и залитые сметаной, они были такими вкусными, что Зося ела и ела, не в силах остановиться.

— Вот это по-нашему! — нахваливал её Олег Иванович. — Молодец. Не то, что племяшки мои. Взяли моду на диеты, клюют еду что кураняты (цыплята, бел.): то нельзя, это портит фигуру. А фигуры то и нету, один скелет да кожица поверх.

Ни он, ни Нина не заговаривали о её походе в деревню, и Зося была благодарна за это. Нина всё подкладывала лепешки, угощала свежей земляникой, подливала чая, настоянного на смородиновых листьях.

Любуясь огромным букетом белоснежных ромашек и попивая чай, Зося временно позабыла о своих неурядицах.

Заговорила про них Нина — попросив девушку задержаться после завтрака, поинтересовалась о её планах.

— Ты не думай, я не любопытная. Не суюсь в чужие дела. Но и в стороне остаться не могу, вижу же, что ты как беспомощный дитёнок, не знаешь многого про бабку.

— Про Филониду Паисьевну? Почти ничего не знаю. — согласилась Зося. — Только то, что она знахарка, разбирается в травах, лечит людей…

Она осеклась под ироничным взглядом Нины и замолчала.

— Бабка Фила-то? Лечила, это да. Только уже пять лет как не практикует.

— А ещё знаю, что её сестра ведьма! — решилась на откровенность Зося.

— Сама она ведзьма! И нет у неё никакой сестры.

— Но ведь была, Нинуль. — в летнюю кухоньку заглянул обеспокоенный Олег Иванович. — Раз взялась говорить, так ничего не скрывай. И не кричи. Вас за версту слыхать.

— Авигея. — подтвердила Зося. — Она стала кем-то вроде оборотня. Сорокой с лисьим хвостом.

— Это тебе Фила сказала? — супруги удивленно переглянулись. — Про сороку с лисьим хвостом?

— Я её сама видела! В Патрикевичах. И в лесу тоже. Филонида Паисьевна сначала её прогоняла, а потом призналась, что это её сестра.

— Видела? Курнелю? — Нина выронила полотенце. — Значит, баба Проня не бредила?!

— Вы о чём? — растерялась Зося.

— Да так, не обращай внимания. — Олег Иванович вошел в кухоньку и притворил за собой дверь. — А что касаемо Филониды… была у неё сестра-двойняшка. Но она не жила почти. Как только родилась, так ночница её и задавила.

— Задавила? — Зося подумала, что ослышалась. — Ночница же питается страхом, пугает детей по ночам.

— Ага! Существование ночницы ты не отрицаешь! То добра! Только ты и половины из того не знаешь, что на самом деле может делать эта пакостница!

— И не только эта… — Нина приобняла Зосю, снова усадила на лавку, начала говорить. — Что точно произошло с сестрой Филы мы не знаем. Про ночницу когда-то Корней рассказал. Двойняшка бабкина совсем крохой была, даже имя ей дать не успели. Это Фила её уже после Авигеей нарекла…

— Но зачем?

— Спроси что полегче. Назвала и назвала. Сама-то она нормальная была, и да — в травах хорошо разбиралась. А пять лет назад случилось что-то. То лето и вспоминать не хочется. Тогда и Прасковьи Прохоровны не стало, и Корней утонул, и Филонида умом поехала.

— Корней Иванович, директор школы? — ахнула Зося.

— Ты его знала? Неплохой был мужик. Скрытный только. Своеобразный.

— Ну, то понятно, — прогудел Олег Иванович. — Породу не сотрёшь. Как там говорят-то — про осинку и апельсинки?

— Корней был единственным сыном Филониды. — Нина вздохнула. — После того, как пропал, с ней и поплохело.

— Вы же сказали, что он утонул!

— Так нам было объявлено. Но поселковые сплетницы твердили, что пропал. Что сманили его в лес за какой-то грех. А что за грех — поди пойми. Он нормальный мужик был. Только одинокий. Детей любил. Учительствовал. Студенты даже к нему приезжали. На практику. В то лето как раз была группа. Он их успел проводить, а потом всё и началось.

Группа студентов! Это же их группа! Нина говорит про то лето, когда они были здесь на полевой практике!