Шрифт:
Привычная картина мира дала широкую трещину, и Зося хотела разобраться в этих изменениях. Одно дело изучать фольклор как архаическое наследие предков, а другое убедиться воочию в существовании его представителей.
Но ведь и её небольшое хобби тоже нельзя было назвать обычным. Страшные колыбельные на заказ — как отреагировали бы нормальные люди на это? Покрутили бы пальцем у виска, усомнились в её дееспособности? Тем не менее у Зоси была своя клиентура, её находили по сарафанному радио, поскольку никакой рекламы она не давала. И вот теперь эта способность оказалась утрачена.
Возможно, всему виной стресс, потрясение от пережитого в бане. И со временем все постепенно наладится?
Зосе очень хотелось в это верить, но в глубине души она понимала, что все гораздо сложнее.
Она так и не написала Петьке. А он, наверное, забросал чат сообщениями. А может даже звонил.
Сотовый лежал на подоконнике, и Зося подошла к окошку, чтобы проверить переписку.
За стеклом расплывалась темнота. Лишь где-то далеко в лесу мерцала яркая точечка, на краткий миг вспыхивая малиново-алым и тут же пригасая.
Почему-то она заинтересовала Зосю, и чем дольше девушка наблюдала за игрой света, тем явственнее становилась картинка, тем чётче проступали мелькавшие на фоне огня призрачные тени.
Какая-то сила поманила Зосю к ним, и, не задумываясь ни о чём, девушка отперла дверь, бесстрашно вышла в тихую настороженную ночь, двинулась по дорожке среди благоухающих сладостью цветов. Перед глазами мерцал и переливался малиново-алый огонь, и нежные голоса пели медленно и протяжно.
Резкий вскрик перебил навязчивую мелодию. Серый комок на заборчике шевельнулся. Мигнули жёлтым круглые глаза.
Это была птица, сова. точнее — маленький домовый сычик.
Встрепенувшись, он полетела прямо на Зосю.
Задев крылом волосы девушки, уронил ей под ноги перо и скрылся под крышей.
Этого оказалось достаточно, чтобы исчез огонь, рассеялись по ветру голоса, и Зося пришла в себя.
Она подняла перо, провела пальцем по мягким нежным волоскам, пытаясь понять, что случилось.
Где-то рядом зацокала другая птаха. У лица прозвенел тоненько комар. И саднящей болью напомнила о себе пострадавшая от веника спина.
Что она делает на улице? Босая, в одной лишь сорочке? Как могла поддаться мороку далекого кострища?..
С улицы во двор наползала седая пелена, несла с собой влажную свежесть. Начавшая подмерзать Зося повернулась, чтобы вернуться в дом, но её неожиданно окликнули.
Старушечий голос осведомился ворчливо — почему она шляется здесь и не спит.
Застигнутая врасплох девушка ласточкой взлетела на крылечко и уже оттуда посмотрела на говорившую.
— С чего бродишь посередь ночи, спрашиваю? — за заборчиком маячила низенькая фигура. — С чего приключалки на голову собираешь?
— Я… просто так вышла… подышать… — соврала Зося, силясь рассмотреть фигуру.
— Подышать… Не углядела ли чего не надобно?
— Огонёк в лесу. — само собой вырвалось у Зоси.
— А кроме огня — ничего не блазнилось?
— Кажется, тени еще были…
Перед Зосиным взором яркой вспышкой мелькнула картинка — большой костёр на поляне, и призрачные девы, танцующие возле него. Иные в рубахах, иные нагишом кружили в опасной близости от огня, ничуть не опасаясь сгореть. А над деревьями маячило что-то длинное, нескладное, остроголовое! Покачивалось в такт безудержной пляске.
— Тени… — у старухи была странная манера повторять услышанное. — Русалки хороводы повели, подходит их время.
— Русалки… — Зосю уже ничто не удивляло.
— Русалки. Ты ближе ко мне подойди, не надо, чтобы наш разговор услышали. Подойди, подойди. Да не бойся, не съем тебя, слишком жестка.
Она зашлась глуховатым смехом, а Зося послушно побрела к заборчику.
— Значит, углядела всё ж таки русалок. То плохо. Теперь ведь блазь не отлипнет. Опять начнёт в лес сманивать. Пока не сгубят тебя — не отстанут.
Зося вздрогнула от зловещего предсказания, и спина тут же откликнулась болью.
— Хорошо вчера попарилась? — понимающе ухмыльнулась старуха.
— Лучше не бывает… — вздохнула Зося и спохватилась. — А вы откуда знаете?
— Оттуда и знаю. Что же — крещёная ты?
— Нет. Не крещеная.
Старуха кивнула — то ли одобряя, то ли с осуждением.
— И молитв не знаю. Только Отче наш. Да и то путаюсь.
— Что не знаешь — не страшно. Толку от них никакого. Не любят здешние крещёных.