— А как же листовки? — спрашивает Шарлин с ноткой детского соперничества. — Скажешь, это всё для виду?

Милли кладёт руку на мою и сжимает. — Когда в твоей жизни не остаётся ничего, за что можно держаться, — говорит она, — ты обязательно заполнишь это чем— то . Или кем— то .

— Как мной? — спрашиваю я.

Милли откидывается в кресле.

— Не позволяй чувствам к этому мужчине затуманить твой разум.

— Я не позволяю…

Жгучая боль пронзает мою руку. Внезапная, как удар молнии. Я шиплю и смотрю вниз — оса ползёт по моей коже. Сучка ужалила меня! Я прихлопываю её свободной рукой, размазывая по коже.

Милли начинает махать перед лицом.

— О, Господи!

Ещё осы мелькают в воздухе. Они собираются вокруг банок с консервами Шарлин, роем облепляя стекло. Будто целый улей раскрылся на её карточном столике, их жёлто— чёрные тела копошатся вокруг домашних закаток с бамией.

Женщины визжат, пригибаясь под хлипкий синий брезент, но укрыться невозможно — их слишком много. Попытки отмахиваться только злят насекомых.

— Меня ужалили! — кричит Шарлин, запертая в шезлонге. — Меня ужалили!

Я хватаю её за руку, Мэй — за другую. Нам нужно приложить все силы, чтобы поднять её и вытащить с парковки. Осы садятся на лицо Шарлин, ползают по её потным щекам, оставляя красные волдыри. Всё, что она может, — кричать.

— Снимите их, — умоляет она, — снимите, снимите, снимите…

ДВЕНАДЦАТЬ

Лодка Генри привязана к краю причала. Это деревянное судно с корпусом типа «дэдриз» и рубкой по центру. Острый приподнятый нос плавно переходит в низкую корму. Наверное, течёт так, что проще купить новую, но это его дом. На корме банджами прикреплены крабовые ловушки, штук десять. Название, выведенное на борту, облупилось.

SAVING GRACE

Я позвонила Генри после побега с фермерского рынка. Кроме руки, меня больше никто не ужалил. Не скажешь того же о женщинах. Шарлин буквально подверглась атаке. Тётушка Милли и Мама Мэй тоже. Крылатый блицкриг. Их покрыли волдыри с головы до ног. Меня пощадили.

Мы видим то, что хотим видеть, а то, что считаем знаками, часто просто совпадения. Даже я это признаю. Но я не собираюсь игнорировать тот факт, что сама природа словно говорит мне: Скайлер хочет, чтобы его нашли. Мне плевать, как безумно это звучит. Между мной и этим мальчиком есть связь — сильнее, чем что— либо, что я когда— либо испытывала.

Грейс хочет, чтобы я освободила её от вины. Она снова и снова ведёт меня к воде, практически топит меня своим отчаянием. Смотри. Видь. Найди его.

Генри не может скрывать правду вечно. Посмотри, что это с ним сделало. Его разум застрял в петле, из которой он просто не хочет вырваться. Он заперся в себе, задыхаясь от горя. Ему нужно освобождение больше, чем кому— либо, живому или мёртвому.

— Хочешь сказать, о чём это? — спрашивает он, пока мы стоим на причале.

— Ты доверяешь мне?

— Да, — отвечает он без колебаний.

— Я тоже хочу доверять тебе.

— Ты можешь.

— Тогда мне нужно, чтобы ты сделал прыжок веры вместе со мной.

— Хорошо.

Небо потемнело до глубокого пурпура, который растекается по поверхности реки. В этот час солнца почти не осталось. Скоро стемнеет. Не могу избавиться от ощущения, что за мной следят — не с другого причала или с противоположного берега, а под ногами . Из воды.

— Ты говорил, полиция прочесала эти воды?

Пожарные вызвали водолазов», — говорит Генри. «Они протащили трал по реке на три мили в обе стороны. Не нашли ничего, кроме хлама. Панцирь кровати. Велосипед».

Столько вещей просто выбрасывают сюда. Люди думают, что это неважно, если никто не видит. С глаз долой — из сердца вон… Но то, что мы не видим, не значит, что его нет. Я чувствую это даже сейчас. В реке что— то есть.

Генри спускается в лодку и протягивает мне руку. «Заходи».

Мы втискиваемся в рубку. Койка внизу не больше чулана. Замечаю свёрнутый спальник в каюте. Груды листовок о пропавших без вести свалены в беспорядке, рассыпаясь. Это дом Генри. Или то, что сейчас его заменяет.

Как можно жить во лжи пять лет? Он так долго лгал всем, что теперь и сам верит в это? Ему проще представить, что Скайлер всё ещё где— то там…

Но его там нет. Скайлер в реке. Теперь я — мы — просто должны найти его.

— Ты принёс что— то из вещей Скайлера?