Генри ныряет в каюту. Я наблюдаю, как он копается там, прежде чем вернуться с чем— то, зажатым в руках.

— Вот… — Он передаёт мне, и я вижу вышитых животных по краю.

Утка. Краб. Рыба. Пчела.

Одеяло Скайлера. Ткань переливается, как перламутр внутри раковины. Я беру его из рук Генри, и одеяло быстро разворачивается. Оно такое крошечное, созданное для ещё более крошечного человека. Держать его в руках, впервые провести пальцами по мягкому краю… Клянусь, я чувствую его тепло, будто он был завёрнут в него совсем недавно.

В глубине сознания — навязчивая мысль. Смутное воспоминание, которое не хочет проясняться. Что это? Что— то про одеяло.

Видеозапись. Пресс— конференция. Генри стоял перед камерами и говорил, что одеяло, которое только что связала его мать, пропало вместе со Скайлером.

Так почему оно у Генри?

Впервые я задумываюсь: а не ошиблась ли я? Мои видения — это просьба о помощи… или предупреждение?

— Что ты собираешься с ним делать?» — мягко спрашивает он.

Не паникуй.

— У предметов есть память. — Я провожу пальцами по шёлку, обматывая его вокруг руки, как бинт. — Иногда, просто прикоснувшись к вещи, можно почувствовать вибрации этого человека— . Я читала, как ясновидящие находят пропавших через психическую связь с ними. Кто сказал, что я не могу сделать то же самое? Если эти видения реальны, если у меня действительно есть связь со Скайлером, есть шанс, что я смогу что— то уловить. Найти его.

Всё ведёт к этой реке. Я знаю, что должна быть здесь.

Он здесь.

— Ты чувствуешь его? Прямо сейчас? — Генри так хочет верить мне, верить во что угодно, что у меня сжимается сердце. Даже сейчас, будто ему нужно, чтобы кто— то другой играл в эту игру. Притворялся.

— Да.

Генри заводит двигатель. Лодка дёргается, фырчит, прежде чем ожить.

— Далеко ли течёт эта река?

— От Пьянкатанка отходит больше десятка притоков, — говорит он. — Я ставлю ловушки на восточном изгибе. Там вода обычно глубже».

— Веди нас туда.

— Ты когда— нибудь делала что— то подобное?

— Никогда.

— Первый раз для всего, — Генри берётся за штурвал, направляя нас вверх по течению. На небе ещё осталась узкая полоска солнца. Я наблюдаю, как оно садится за деревья. То, что было пурпурным, становится чёрным. Сегодня ночью луны не будет. Уже видны звёзды, пронзающие сумерки.

Я смотрю на реку. Она потеряла блеск, моё отражение — не более чем силуэт на обсидиановой глади. Я думаю о том, что копошится внизу, о крабах, бегущих по илистому дну. Где— то под этой гладью есть клешни, тянущиеся вверх, все эти падальщики.

— Полиция задействовала ищеек вдоль берега, — говорит он. — Они ничего не уловили.

— Что ж, будем надеяться, что я лучше ищеек.

— Куда плывём?

— Вперёд.

Река извивается в неясных направлениях. Я волнуюсь, что с наступлением темноты мы сядем на мель, но в этот час река пуста. Ни одна лодка не скользит по чёрному руслу.

Только мы. Мы единственные на воде. Во всём мире, кажется… но я ничего не чувствую. С момента отплытия — ни одного сигнала. Тишина. Холод.

— Ты уверена, что нам туда? — спрашивает Генри.

— Ещё чуть— чуть.

Каждый приток — словно отдельная нога, ветвящаяся и цепляющаяся за почву. Я прошу Генри подняться по каждому рукаву, проверить каждый изгиб. Мне нужно сосредоточиться. Найти нить.

Где ты, Скайлер? Где ты—

— Здесь довольно мелко, — говорит он. — Нам стоит развернуться.

— Продолжай.

— Ты уверена?

Я изо всех сил пытаюсь уловить знак. Чувство. Что угодно. Но здесь ничего нет. Мы уже час ходим туда— сюда по одной и той же реке, а я так ничего и не почувствовала.

С каждым вдохом мы теряем последние лучи солнца. Скоро будет совсем темно, но я полна решимости продолжать поиски. Я так злюсь на себя.

Почему это не работает? Что я делаю не так? Почему я не чувствую его здесь?

Где ты где ты где ты где—

— Ты в порядке?

— В порядке. — Получается резче, чем хотелось. — Давай попробуем следующий приток.

У Генри на рубке установлен прожектор. Он включает его, и тонкий луч прорезает русло. Но даже он едва пробивает тьму. Слишком много ночи.