— Я не прячу его.

— Люди начнут задавать вопросы, — говорю. — Ты этого боишься?

— Люди всегда болтают. Мне плевать, что они говорят.

— Они узнают…

— Узнают что? — Практически выплёвывает это.

— Что ты сделал.

Генри прожигает меня взглядом. Внезапно он выглядит очень бодрым. Я задела нерв. — Все говорили мне — ты говорила мне — поверить, что Скайлер мёртв. Но я не сделал этого. Я не отпустил его. Держался за него годами.

— Генри…

— Теперь, когда мы вернули его, ты снова хочешь забрать его у меня?

Вернули? — Этот мальчик не—

— Иди сюда, Скай, — Генри протягивает руку. — Давай.

Мальчик послушно берёт её. Боже, эти двое… Как будто они вместе в этой фантазии, рука об руку. Не могу понять, Стокгольмский синдром это или что-то похуже.

Мальчик ведёт Генри к кровати. Мужчина едва держит равновесие. Может, я смогу его одолеть, думаю. Пересилить. Всё, что нужно — дождаться, когда Генри повернётся спиной, и я смогу…

Что? Оглушить его?

Иду к неоновой вывеске и выключаю её. Темнота поможет. Генри не увидит, если света не будет. Теперь нужно найти что-то достаточно тяжёлое, чтобы—

Мальчик укладывает Генри в кровать, а не наоборот.

— Спокойной ночи, — говорит Генри, уже уплывая, волна изнеможения накатывает так быстро, глаза закрываются, как крылья мотылька. — Крепко спи… Не позволяй…

И всё. Генри вырубился.

Сейчас! Сейчас наш шанс! Сейчас мы можем бежать бежать бежать—

Мальчик забирается на Генри.

Что он делает?

Он обвивает руками и ногами Генри, раскидывается на его теле. Лежит так, не сводя с меня глаз.

Что-то двигается вдоль его лопатки. Трудно разглядеть в темноте, но клянусь, вижу чёрный силуэт паука — нет, не паука.

Краба. Крошечный краб ползёт по руке Скайлера.

Одна клешня больше другой. Краб-скрипач. Их полно вдоль берега во время отлива. Они роют норки в песке, выползая только когда чувствуют, что хищников нет. Он медленно движется по шее мальчика, но тот даже не моргнёт.

— …Скайлер?

Краб-скрипач поднимает клешни вверх, задирая их над головой, пока ползёт по щеке мальчика. Наблюдаю, как он движется вдоль челюсти, добираясь до уха.

Что за херь что за херь что за—

Краб-скрипач сжимается и заползает в ушной канал мальчика, исчезая из виду, и, святое дерьмо, неужели я только что увидела то, что, как мне кажется, я увидела—

Их больше. Тени шевелятся, пока я не понимаю, что это вовсе не тени, а ещё крабы. Десятки крабов-скрипачей выползают из каждого тёмного угла кровати, из каждой складки простыни.

Они ползут к мальчику. Заползают в него. Его взгляд не отрывается от меня. Икра, светящаяся ярко.

Мамочка

Я выбегаю из комнаты. Несусь через гостиную. За дверь. Прохладный воздух ударяет в лицо, и я впервые за дни чувствую себя свободной от духоты. Мне просто нужно сесть в машину и—

Мамочка мамочка мамочка

Под ногами хрустит гравий, когда я резко останавливаюсь.

Мамочка мамочка мамочка мамочка мамочка

Какого чёрта я делаю? Это же просто—

не

— мальчик. Он нуждается во мне. Я не могу его бросить. Не могу.

Кем бы он ни был.

…крабы пришли за мной первыми…

…синепанцирные шныряли через проволочную сетку…

…привлечённые запахом плоти, плывущим в воде…

…моё тело было приманкой…

…их клешни щипали мою кожу…

…вырывали куски плоти и выклёвывали мясо…

…превращая моё тело в пищу…

ПЯТЬ

Что-то костлявое тыкает в меня, пока я ещё наполовину во сне, и на секунду клянусь, что это краб, взбирающийся по животу. Чувствую его ловкие клешни, бегущие по коже, тыкающие, пока он ползёт.

Но это не краб. Это палец. Детский палец.

Я всё ещё в кровати, не на дне реки. Возвращаюсь к сознанию, поднимаясь всё выше из воды своих снов.

Мамочка…

— Не сейчас, Кендра, — бормочу в подушку. Почти не спала прошлой ночью. Усталость проникает ещё глубже в тело. Не понимаю, как могу чувствовать себя так…

Выжатой. Будто всю энергию высосали из костей. Здесь сауна. Трудно дышать. Лёгкие будто слиплись. Нужно выровнять дыхание, прежде чем смогу подняться.