Полковник оказался командиром осадного дивизиона, имея под началом дюжину гаубиц устрашающего калибра, сравнимого с диаметром люка в крыше РДА, которые он сам время от времени обзывал мортирами. Я сообщил, что имею отношение к новомодным миномётам, которые тоже ведут происхождение от мортир, в итоге мы всю дорогу вели весьма интересные и познавательные беседы ко взаимному удовольствию и просвещению. Например, узнал, что его мортиры перевозятся в разобранном на несколько частей виде, и десять из них так и хранятся по частям. Их периодически распаковывают, стирают старую смазку, проверяют комплектность, наносят смазку новую и упаковывают обратно. А две мортиры стоят собранные, выполняя сразу ряд задач: впечатлять заезжее начальство, стращать новобранцев и служить учебным пособием для тренировок расчётов. Ну, и вечный способ наказания провинившихся — чистить эту бандуру, в том числе от того, что в ствол падает.

— А почему не закрыть ствол чехлом, например? Сшить брезентовое ведро соответствующего диаметра не трудно ведь?

— Сшить — нетрудно, а вот узаконить… В росписи оснащения и принадлежностей чехла нет — значит, использовать его не положено! И каждая проверка на это указывает.

Полковник вздохнул.

— Но и ворон, что вечно норовят там гнездо построить, гонять постоянно — тоже надоедает. Приходится изображать из себя слепого болвана, который «не видит» этого самого чехла, который «самовольно» надевают мои подчинённые. Есть ещё пробка, которая ввинчивается по нарезам при перевозке, но её использовать в собранной мортире тоже нельзя, а вытаскивать дольше, чем брезентовый колпак сорвать.

Коснулись и штатного расписания. Поскольку по дорогам его пушки перевозятся каждая на четырёх упряжках, запряжённых восьмериком, а к ним ещё много всего, включая снаряды по шестьсот двадцать кило каждый, то ездовых и прочих коногонов в дивизионе просто конское количество, простите за каламбур, как и коней. Да и расчёт у каждой мортиры двадцать три человека. Да ещё тылы, поскольку дивизион отдельный. Вот тылы особенно тщательно обсудили: что есть, чего не хватает, а от чего можно и отказаться.

Потом ещё и оказалось, что его дивизион стоит в Бобруйске, буквально под боком от Викентьевки, куда я его и пригласил в гости. Попросил только предупредить хотя бы за пару часов, чтобы я успел прилететь. Слово «прилететь» его заинтересовало, в итоге у нас появилась ещё одна тема для разговоров: роль и перспективы авиационной разведки и наблюдения в артиллерии. Оказалось, что в осадном дивизионе уже лет тридцать как ввели в штат наблюдателя на привязном аэростате, которого поднимали на тросе метров на пятьдесят вверх над командным пунктом, и откуда тот сообщал результаты стрельбы. Ором через жестяной рупор сообщал. Или писал записки, которые опускались вниз или поднимались вверх в плетёной корзинке на верёвочке. Там особая верёвочка была, а на ней — две корзинки, одна всегда вверху, вторая — внизу. В теории и в идеальную погоду всё это работало хорошо, но при ветре или дожде начинались «приключения»: и не слышно ничего толком, и записку в болтающейся на ветру корзине воздушного шара написать — задачка та ещё. А прочитать её внизу — вторая задача, ничуть не проще. На вопрос, почему бы не выдать наблюдателю мобилет, как сделали наши пожарные, полковник только рассмеялся, но был это смех сквозь слёзы:

— Если только за свой счёт его купить, и потом от всех проверяющих прятать.

— Да уж, мне в дружине проще. Тоже всё за свой счёт, но зато что и куда положено, а что просто «здеся покладено» тоже сам определяю. Как и направление движения любой комиссии.

В общем, к Смолевичам мы подъехали как-то подозрительно быстро, зато мобилетными контактами обменялись уже как со старым знакомым. Аппараты у обоих оказались не просто отечественные, а в одинаковом армейском исполнении, что тоже вызвало ощущение «своих».

Когда мы с Муркой моей выезжали на бал, погода, несмотря на май, стояла просто летняя, не жарко, но градусов двадцать, солнышко — замечательно просто, так что дорожные костюмы брали летние. А вот пока я сидел неделю в столице, погода испортилась. И речь даже не о ночных заморозках, нередких во время цветения садов, но и днём было сыро, пасмурно и на уличном градуснике, по словам Маши, столбик не поднимался выше десяти. Так что и выходить из поезда пришлось в мундире, взгляд в окно напрочь отбивал желание пробежаться от вагона до «Жабыча», на котором меня должны встречать, в летнем костюме и шляпе в сеточку. Ну, а раз уж я всё равно буду производить фурор на вокзале новыми знаками различия, то не вредно будет сделать крюк и заглянуть к графу Сосновичу. И не только представиться в новом придворном чине, но и договориться о сотрудничестве: у меня до полного штата отдельной батареи много техники не хватает, а это четыре или даже «шесть раз по многу» полуосей, причём в некоторых автомобилях ещё и раму переделывать надо. У меня же пока возможностей для этого нет. Не то, чтобы совсем нет, но представляет огромные сложности.

На перроне встречали дружинник и загодя им привлечённый на помощь работник вокзала, которые вдвоём и донесли мои вещи до автомобиля. Железнодорожник на новые регалии никак не отреагировал, видимо, как и я раньше, не знает значения всех этих шнуров с кистями, но и ладно. Зато в приёмной графа значение шнурка на груди и буковок на погонах знали отлично, судя по тому, что радушность приёма превысила виденную ранее. И ждать в приёмной не заставили, секретарь только предупредил своего начальника о моём приходе, причём по телефону — граф всё ещё пристально следит за техническими новинками. Сам Семён Борисович при виде меня только вздохнул и, после приветствия с предложением «без чинов» задумчиво произнёс:

— Вот как вы, Юрий Викентьевич, так умудряетесь, что после каждой поездки ко двору возвращаетесь с обновкой? Иные годами пороги обивают, а всё впустую.

— Так я с пустыми руками не езжу. Вот Государь и отдаривается, и за себя, и за Наследника Цесаревича.

— Я вот даже не буду интересоваться, что за такие «запчасти к автомобилю», за которые такой вот шнурок на мундир получить можно. Чтобы потом ко мне не пришли интересоваться причинами моего интереса господа в одинаковых костюмах и с одинаковыми, очень добрыми, глазами. Как те, что на прошлой неделе с вашими вассалами беседовали: теперь-то понятно, зачем и о чём.